— А может, зайдем к Бенито и отметим встречу?
— С удовольствием!
Через десять минут они входили в таверну папаши Бенито. Тот холодно ответил на их приветствие и тут же ушел.
— Не обращай на него внимания, — усмехнулся Коллачи, наливая вино, — он живет вчерашними представлениями…
Молодой офицер благодарно взглянул на него. Он уважал Коллачи не только за мужество и смелость, но и за ту гибкость, с которой тот подходил к жизни.
Да, он был одним из самых непримиримых противников французов, но после Понто-Нуово быстро понял, что у Корсики без Франции нет другого пути в будущее, и делал все возможное, чтобы сглаживать непростые отношения между завоевателями и побежденными.
И делать это он умел в совершенстве. По той простой причине, что прекрасно знал и французов и корсиканцев. Было время, когда юный патриот считал его предателем, но теперь он смотрел на этого неординарного человека другими глазами.
— Давай, — поднял свой бокал Коллачи, — помянем Марбёфа!
Молодой офицер кивнул и пригубил вино.
— Трудно пришлось во Франции? — спросил Коллачи, ставя свой стакан на стол и доставая трубку.
— Да, — с поразившим его самого равнодушием ответил Наполеоне, — но иначе и быть не могло!
— Почему?
— Слишком я был дик!
Коллачи посмотрел на молодого офицера долгим взглядом, потом сказал:
— Я рад, что ты стал взрослым, Набули… Независимость, свобода, борьба, месть, — все это очень красивые слова, но в будущее на них не въедешь! Я четыре года прожил во Франции и давно понял, что только с нею мы сможем достичь надлежащего уровня для цивилизованного народа. За что, — грустно улыбнулся он, — и был обвинен в предательстве…
Коллачи отпил вина и глубоко затянулся. На какие-то доли секунды лицо его скрылось в клубах синего душистого дыма, а когда Наполеоне снова увидел его, он продолжал:
— На наше счастье у нас был Марбёф, которому мы обязаны по сути дела всем. Если бы не он, — покачал он головой, — мы и по сей день прятались с ружьями в горах, а затем нас перебили бы, как того желал Нарбонн…
На этот раз пауза затянулась надолго. Каждый думал о своем. Коллачи вспоминал, какого труда ему стоило успокаивать все эти годы наиболее горячие головы на Корсике и сколько унижений ему пришлось вынести за это. В Наполеоне боролись два желания: он хотел знать правду о матери и боялся ее. Первое перевесило, и он внимательно взглянул на продолжавшего курить собеседника.
— Скажите, дядя Сальваторе, — спросил он, — а то, что… моя мать и… Марбёф… это правда?
Коллачи пристально посмотрел ему в глаза.
— Ты уверен, что хочешь знать эту самую правду?