И буквально после этих слов моя единственная нога подогнулась, перед глазами пронеслась молния, а в голове грянул гром. Еще не успев осесть на пол, я уже понимал, что, наконец, все…
Вновь подзабытая палата. Лежу сырой, подо мной лужа. Тело как не мое, отвык уже. Лежу молча, делаю вид, что я овощ. Меня небрежно подтирают, меняют белье. После пережитого мне давно по барабану на стыд, просто лежу и смотрю. День первый закончился быстро, за ним пришел до противного похожий. Пока никого не было, начал осматривать себя. Да, видать, много времени прошло, какой-то я не такой.
Еще раз окинул себя и все, что вокруг, вновь ощутил неприятную сырость под собой. Блин, я опять под себя наделал… Я тут с ума сойду, если еще не сошел. Как так получается? Что со мной такое творится?
Открылась дверь, и в палату вошла медсестра. Немолодая уже, на пенсии, что ли, пашет? Я лежал смирно, стараясь ничем не выдать свой конфуз, но не судьба.
– Опять обоссался! – Тетка бесцеремонно сунула руку мне в ноги и брезгливо ругнулась. – Что ссышься-то? Как стариков бить, так вы герои, а как самим раз в лоб дадут, так лежат и гадят под себя. Ни стыда, ни совести! Взрослый мужик, а как ребенок.
Сказать, что хотелось провалиться на месте, ничего не сказать. Тетка тем временем стащила с меня одеяло и потребовала вставать. Послушавшись, я попытался подняться, вышло с трудом, тело было каким-то затекшим. Аккуратно, перебирая руками по спинке кровати, отошел в сторону и сел у окна на стул. В башке такой раздрай, что ничего не могу сообразить. Всего колотит, аж зуб на зуб не попадает, руки-ноги словно деревянные. Сколько я тут пролежал?
– Переоденься, зассыха! – фыркнула тетка, а я взорвался:
– Да пошли вы все! Чего вы все ко мне привязались? Задрали, долбаные совки, издеваетесь над человеком хуже немцев… – И тут я заткнулся.
– Откуда тебе, паскуда, знать, как немцы издевались? – взвилась тетка. – Мне мать рассказывала, а тебе-то кто? Вы ж никого не слушаете, молодняк, только бы гулять и пиво пить, больше вы ни на что не годитесь. Тебя бы туда, где у меня мама совсем девчонкой от голода умирала, в Ленинграде, вот бы я на тебя посмотрела!
Эх, знала бы тетя, сколько я уже повидал, сколько ощутил на своей шкуре…
Я молчал, злость кипела, но что-то говорить я не мог, язык не слушался, да и страшно как-то стало. Тетка, сменив белье ушла, я, тоже найдя в тумбочке у кровати чистое белье, с трудом переоделся. Кстати, трусы были явно не мои, но они новые, с биркой даже. Интересно, это кто же мне труселя-то подогнал? Смешные только, черные парашюты по колено, на армейские похожи, но хоть не сырые.