— И… что же от меня потребуется? — настороженно прошептала Снежана.
— А-а-а-а! Пара пустяков! Ну, сущие пустяки, право! — махнул лапкой Кот. — Всего-то-навсего, тепло вашего тела, простите за хамство, хи-хи! Видите ли, он полностью истощен, высосан весь, как мо-з-з-з-з-з-з-з-говая косточка-сссс… — и в руках Кота неизвестно откуда показалась толстая мозговая кость, из которой он с шумным хлюпаньем высосал все её содержимое.
— Ради любимого я на все согласна! — решительно кивнула головой Снежана.
— Ну и замечательно-ссс! — воскликнул Кот, чуть ли не подпрыгнув от радости. — Я так и думал, я так и думал… А Госпожа ещё сомневалась, а вот она, туточки, мяу! Живая и здоровая, р-р-р-р-р-розовенькая как персик, сочненький персик! — Кот смачно чмокнул губами. — Ну, а теперь — милости пр-р-р-р-р-росим! — он опять изогнулся в учтивом поклоне, указывая верхними лапками на портрет. На этот раз, как тут же отметила про себя Снежана, Портрет действительно ожил — глаза её собственного двойника заблестели, на губах появился влажный блеск, на щеках — румянец. Внезапно изображение действительно ожило — губы растянулись в улыбке, ветви деревьев на заднем фоне зашевелились, послышалось утиное кряканье и шелест волн пруда. Свет полуденного солнца полился в комнату из Портрета прямо как из открытого окна, и рука девушки потянулась к Снежане:
— Возьмись за мою ладонь! — послышалось мягкое, ласковое, мелодичное сопрано. — Добро пожаловать в Зазеркалье!
Снежана взяла тонкую, но необыкновенно горячую руку, протянувшуюся к ней из портрета, и её словно ударило электрическим током, но она не испугалась, а смело сделала шаг вперед, потом другой и… вот она уже оказалась на зеленой лужайке перед белой беседкой, а чуть поодаль, на невысоком холме, стоял розовый замок, на шпилях которого гордо реяли белоснежные знамена, и шпилей на замке было ровно одиннадцать.
Черное марево густого тумана — жирного, холодного, мертвого. Тумана без конца и края, без проблесков света, чем-то напоминающего арктический океан в период полярной ночи, но без островов, берегов, без живности и света, даже без айсбергов и дрейфующих льдин. Одно бескрайнее и однотонное море, холод которого пронизывает до костей, лишает жизни разум, умерщвляет чувства — все, кроме одного — осязания — и, наверное, лишь для того, чтобы помучить свою жертву бесконечным ощущением ледяного холода и пустоты…
Но вот, когда, казалось бы, мозг вот-вот готов взорваться от невыносимой пытки ледяным безмолвием, вдруг где-то вдали он увидел просвет. В необъятном черном жирном мареве появилась какая-то тонкая и изящная золотистая сеть, от которой исходило живительное тепло. Его неодолимой силой потянуло к этой сети, а потом, когда её мягкие шелковистые горячие нити опутали его со всех сторон, поток энергии живительным разрядом ударил в его мозг, разум очнулся от спячки, и он вспомнил все… А потом его потащило куда-то вверх с огромной, головокружительной быстротой… Ганин тяжело выдохнул, как будто бы он действительно только что вынырнул из глубокого океана и глухо закашлялся. Внутри себя он по-прежнему ощущал арктический холод. Он хотел было поежиться и зарыться, как когда-то в далеком детстве, под теплое одеяло, но почему-то не смог этого сделать — мышцы были полностью парализованы холодом, так что он не мог пошевелить ни руками, ни ногами.