Коля перевел:
— Фарли говорит, что у Хемингуэя много этого... пиф-паф, много крови. Ему не нравится, когда убивают... рыб, быков... и людей тоже... Культ убийства... Фарли говорит, что он против убийства... даже мухи...
Тут, пользуясь паузой в речи Фарли Моуэта, слово взял один из гостей. Он сказал, что вот здесь, в Ленинграде, в блокаду погибли сотни тысяч мирных людей. И если бы тогда следовать заповеди «не убий», не убивать бы фашистов, то, наверное, не пришлось бы нам всем принимать нашего дорогого гостя вот за этим столом, а, скорее всего, пришлось бы лежать в земле...
Фарли внимательно выслушал эту реплику в Колином переводе и тотчас ответил, чуть Коля умолк:
— Yes, of course, — сказал Фарли. — I understand...
— Фарли говорит, — перевел Коля, — что он понимает... Он сам воевал и, может быть, убил... одного фашиста... Да, точно, одного убил... И, может быть, еще одного... или двух, потому что стрелял... из автомата... И ничуть не жалеет об этом. Он говорит, что не признает убийства... ради сведения счетов и спорта... Он... терпеть не может корриду... Он говорит, что видел, как американские охотники расстреливают с самолета карибу, то есть оленей. — Тут я вспомнил Билла Пейкинга и съеденную мною печень тура. — Фарли говорит, что, если бы у него был зенитный пулемет, он бы с удовольствием расстрелял охотников...
Фарли широко, во всю бороду улыбался: «All right».
Сидя против канадца за людным пиршественным столом, я думал, как бы мне выманить его — для особой, нашей, с глазу на глаз, беседы. Какие-то я ощущал в себе преимущественные права на Фарли. (Надо думать, я вынес это ощущение с ледника Майли-Хох вместе с зажатой под мышкой книгой «Не кричи, волки!».) Но Фарли Моуэт в равной мере принадлежал всем гостям, хозяину дома, а также и читающей публике всего мира.
Тут вдруг пришло мне на ум, что хорошо бы канадцев свозить за грибами, показать им наш лес. Застольные разговоры везде одни и те же, музеев они навидались, а вот за грибами их никто не свозит, кроме меня. Поздновато, октябрь, но ситники, горькухи, моховики, обабки еще попадались. И красноголовые подосиновички продавались на рынке — рубль кучка.
Я поделился мыслью насчет грибов с хозяином, тот обратился к Фарли и Джону. Они закивали: «Да, да, конечно! Mushrooms, mushrooms...» То есть грибы, грибы...
Назавтра утром я поставил моего «Москвича» у тротуара против дома и стал дожидаться гостей. Гости прибыли на двух интуристовских «Волгах». Фарли первым проворно выскочил ко мне (на этот раз не в юбочке, в брюках), пожал руку, как старому другу и с видимым удовольствием уселся на переднее сиденье «Москвича». Следом за ним перебрался ко мне и Джон де Виссер. Ну и Коля, конечно...