Мои первые литературные опыты произросли из охотничьих впечатлений. В лесу я, по счастью, и повстречался с Алексеем Алексеевичем Ливеровским, стараюсь не упускать его из виду, прохожу с его помощью курс лесных наук — лучшего наставника в этих делах и не сыщешь.
...Та наша охота, с которой я начал рассказ об авторе книги «Озеро Тихое», кончилась ничем. Красавица Уверь-Уфка ни одного вальдшнепа не нашла, она оказалась неспособной ученицей. Строгий учитель простил ей ее бесталанность — за красоту и ласковый нрав. Мы возвращались с охоты без выстрела, без пролития крови, без пуха и пера. И так было празднично на душе, безгрешно, что хоть садись и пиши рассказ... Не об охоте — о бабке Фросе, пустившей нас, незнакомых ей мужиков, к себе в дом, сварившей нам щей, постелившей постели и рассказавшей всю свою жизнь, такую долгую, как зима на дворе, такую ясную, как ведренный летний день, такую прямую, глубокую, как наши реки, такую трогательную, печальную, буревую, какими бывают только жизни русских женщин — хранительниц тепла в опустевших лесных деревнях...
Я думаю, Ливеровский уже написал рассказ о бабке Фросе. Или напишет. Он это умеет. У него это получается.
Этим летом я писал заметки, или, как еще говорят, документальную повесть об одной не очень большой, но и не маленькой фабрике, выпускающей рояли и пианино. Я брал интервью у директора и у столяра, у фортепьянного мастера и у навивщика струн, у старого рабочего и молодого рабочего. И в общем, можно бы точку поставить, но чего-то мне не хватало — концовки, изюминки. То есть не изюминки, а резонансной елки недоставало в моих записках: из этой елки делают деку фортепьяно, а в деке материальная, что ли, основа, субстанция музыки.
Резонансная елка растет на севере Вологодчины, в Харовском районе. Главой о харовской елке, так мне казалось, можно завершить записки. Но кончилось лето. Зимою жизнь замирает не только в еловом лесу, но даже и в душе повествователя, привычного к странствиям, воцаряется любовь к домоседству.
Настало новое лето, и мысль о резонансной харовской елке, из которой делают чуткие деки фортепьяно, вдруг неожиданно укалывала, как мысль о неотданном долге. Вот тут-то и зазвонил телефон. (Прямо по Корнею Чуковскому: «У меня зазвонил телефон...» )
Позвонил мне из Вологды писатель Василий Белов:
— Я еду в деревню, в Тимониху, — сказал Василий. — Если хочешь, поедем. В избе места хватит. На озеро сходим, рыбы поймаем. Баню истопим. Посмотришь, как мужички наши живут вологодские... Правда, немного их осталось, но есть. Пока что есть...