2. Никаких оснований предполагать самоубийство нет, ибо погибший отличался хотя и сварливым, но вполне уравновешенным характером.
Медицинская экспертиза гласила — признаков алкоголя в организме погибшего нет».
Чтобы поберечь больную жену погибшего, было решено о трагической гибели мужа ей не говорить. Но эта наивная уловка ни к чему не привела. Ксения Павловна чем ближе к ночи, тем все настойчивее стала спрашивать, где ее муж, стала звать его. Ее всячески успокаивала дочь, даже придумала, что якобы он упал, повредил ногу и теперь в больнице, но завтра выйдет, и чтобы она не волновалась. Но больную оказалось не так-то просто обмануть. Она стала кричать, что его убили. Это слышали соседи. Это стало известно. следователю и было занесено в протокол. О чем он сожалел, так это о том, что не смог побеседовать с больной женой погибшего — к утру ей стало плохо, и вечером она скончалась.
При дальнейшем расследовании в протоколе было записано, что у Ксении Павловны была дочь от первого брака — Нина Георгиевна, замужняя, работавшая подавальщицей в одном из санаториев. Муж ее — строитель, человек несколько мрачноватый, но репутации незапятнанной. При опросе соседки Княжевой выяснилось, что дочь умершей Нина Георгиевна не раз заводила разговор с матерью о том, чтобы та завещала свой дом ей, ее родной дочери, так как у старика был сын, тоже от первого брака, живший где-то на Урале, и что после смерти хозяйки, то есть Ксении Павловны, и старика он мог бы дом унаследовать, что было бы несправедливо по отношению к родной дочери и родным внучатам. Соседка Княжева была из той породы людей, которым было предназначено стать лицедеями на сцене, но что-то помешало или не допустило, и они остались лицедеями только в жизни.
— «Маменька, разве я плохого тебе желаю, — имитируя голос Нины Георгиевны, говорила тоненько и жалостливо соседка Княжева. — Да живи, живи ты, моя родимая! Но поимей и меня в виду. Живем мы с Витей и двумя деточками в коммунальном доме, в одной комнате. Каково нам? И вся надежда, маменька, на твой дом. А ты все болеешь, а ну что случится, родная моя...»
— «Не хорони ты меня раньше времени, — подражая голосу матери, говорила уже грубо соседка Княжева. — Еще на Лялечкиной свадьбе попляшу!»
— «И попляшешь, и попляшешь, разве я против! Да оттого, что дом-то будет завещан мне, или что изменится? И живи себе, и живи, только радоваться станем».
— «А ежели умру да тебе дом оставлю, так куда же Иван-то Федорыч денется? Ведь вы, поди-ка, турнете его?»
— «Да зачем же, маменька?»