Ее тельце, тоненькое и длинное, смугло. Как оно красиво среди бегущих волн! Их тысячи, а оно — одно. И все бегут к нему. И ластятся, как ягнята. И чем дальше забегает Томка в воду, тем выше по ее телу забираются волны. И вот уже начинают ее качать. И тогда Томка плывет. Хлопает ладошками по волнам, играет с ними. И все дальше, дальше плывет... к горизонту. И кажется ей, что она уже далеко от берега, в бескрайнем, как океан, морском просторе... А потом позволяет волнам вынести себя на песчаную отмель. И волны выносят. И Томка лежит, вытянувшись, положив голову на руки, и волны перекатываются через нее и, беззлобно шипя, гаснут у берега.
В деревне никого, все на работе: в полях, на фермах. И Томке немного скучно. Она уже давно сварила суп из сушеной рыбы, — мужика в доме нет, но время от времени приезжают рыбаки и тут же, на берегу, продают окуней по три рубля за ведро. Томка научилась их солить, вялить и варить из них вкусный суп. Нажарила она и картошки. И вот теперь сидит на крылечке и опять смотрит в даль дороги. Когда же придет автобус?
Солнце с левого бока озера медленно переползает на правый. Небо чисто, и ничто ему не мешает, раскаленному, усталому за день, погружаться в прохладную воду Чудского. Ветер, дувший с озера, стихает. Его сменяет ветер полей. И теперь уже пыль, если по дороге промчится машина, плывет к озеру.
Солнца нет. Оно все ушло в воду. И небо начинает медленно остывать. Теперь уже осталось ждать недолго.
Четкая, как в кино, далеко-далеко появляется на дороге машина. Нет, не автобус. Грузовая, с сеном. Мчится. И до Томки доносится ее грохот. Дорога не асфальт, — подскакивает машина. Гремит.
Дядя проехал. Ее родной дядя. Который не любит ее. За что? Этого Томка пока не знает. И маму, свою родную сестру, он не любит. Почему — Томка пока не задумывается. Но будет такой день, когда она спросит мать, и той придется ответить, почему их не любит ее родной брат. Да и не только он — вся деревня не любит, особенно женщины. Даже старухи и те хмуро смотрят на них своими выцветшими глазами, когда Томка с матерью идут по улице.
Еще совсем маленькой — этого Томка не помнит, но было — подбежала она к соседской девчонке, и тут же из дому вышла старуха и, толкнув Томку, сказала: «Иди-ка, иди, нечего тебе тут!»
Томка заплакала и побежала.
«А ты и не ходи. Играй одна, — прижимая к себе дочь, сказала мать. — Вон у тебя сколько игрушек — и кукла, и заяц...»
И Томка стала играть одна. Мать весь день в соседней деревне на почте. И Томка весь день одна. И привыкла, и никого уже, кроме матери, ей не надо.