Если задуматься, ведь это же очень печально, когда сам по себе живет маленький человек... Но он растет. Станет взрослым. Что он тогда скажет людям? Будет ли добр? Поможет ли в беде? Или будет так же безучастен и черств, как были к нему безучастны и черствы люди в его детстве?
Где-то далеко-далеко есть у Томки брат. И еще дальше, на самом Дальнем Востоке, живет ее сестра. Она замужем, у нее двое сынов. Но никогда Томка не видела ни своего брата, ни сестру, ни племянников. Как ни удивительно, а она уже тетка, хотя племянники на несколько лет старше ее...
Редко, очень редко приходят от них матери письма. И хоть бы в одном было словечко о Томке, будто ее и нет. Почему? Об этом тоже пока Томка не задумывается. Но придет день, и она все узнает. И с горечью повзрослевшего человека все поймет.
«...1943 года, месяца февраля, дня четырнадцатого... В боях за Родину пал смертью храбрых...»
Так Томкина мать, Елизавета Никитична, потеряла мужа.
«...1950 года, месяца сентября, дня четвертого... Вам надлежит явиться в райвоенкомат к десяти утра, имея при себе...»
Так ушел в армию сын. И не вернулся в деревню. Живет в Норильске.
«Дорогая мама! Я учусь на крановщицу. Строительство у нас большое и жизнь интересная...»
Это из письма дочери. И еще, из другого:
«Дорогая мама! Не ругай, что не посоветовалась с тобой, но так уж все сложилось. Я вышла замуж...»
Так Елизавета Никитична осталась одна. И страшно ей стало, когда она подумала о том, что ждет ее впереди. А что — она знала. Видела одиноких, как обугленные головешки, старух, покинутых своими детьми. Да, дети подрастали и уходили, чтобы не вернуться в деревню. И оставались одни старики да инвалиды, да, вроде нее, овдовевшие без времени бабы. И представилось ей знобкое одиночество, хоть и далекая — неприютная старость. Когда нет никого рядом, когда за окном стонет ветер и ночь длинна, и только ходики тревожат черную тишину. И так будет долго, бесконечно долго, пока она не умрет. А она здоровая. Ей жить и жить. «Сорок лет — бабий век. Сорок пять — баба ягодка опять!» А ей сорок пять... Ягодка... Что же, так и прожить? Гаснуть год от года?
— Иван Степаныч, зашел бы. Чего-то печь дымит, — как-то сказала она печнику, одноногому веселому мужику.
— Коли дымит, прочистить надо, — хохотнул он.
— Да уж чистила, а все равно дымит. Зашел бы...
И он зашел.
— Ну, чего у тебя тут?
Обошел вокруг печки, заглянул в устье, подмазал трещины.
— Наверх не полезу, не с ноги, — заворачивая в мешковину инструмент, сказал он, — а так все в порядке.