— Нет-нет, всю, всю, до дна! — весело закричал Леонид Владимирович. — Вот так надо! — и показал, как надо, опрокинув рюмку в широко раскрытый рот. — Ну! — И это прозвучало как требование.
— Я так не могу...
— Ну, не так, но надо.
— Зачем?
— То есть как — зачем? Ты какие-то странные задаешь вопросы. Тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— Ну вот, больше чем совершеннолетняя. Ну-ну! — поощрительно улыбнулся он.
— Если вы так настаиваете...
И Катя выпила. Неудобно же обижать человека, который для нее сделал так много хорошего.
— Вот и молодец! — весело сказал он. — А теперь надо непременно попробовать сухого. Я пью только гурджаани, это вино настоящее. Ну-ка! — Он протянул ей полный фужер вина. Оно золотилось в свете настенного плафона. — Такое вино сразу не пьют, его смакуют глоточками. Но в конечном счете выпить его надо до дна.
Катя отпила немного.
— Я считаю, тебе повезло, что ты меня встретила. Не сразу, но я передам тебе много из своего опыта,
— Я вам так благодарна...
Он прошел к двери и закрыл ее на ключ.
— Это чтобы нам никто не мешал, — сказал он, садясь с ней рядом. — Если будут стучать, ты уйдешь в другую комнату.
И только тут Катя заметила большую тяжелую портьеру, за которой, наверно, скрывалась дверь во вторую комнату.
— Ты знаешь, что такое чача? — живо спросил режиссер.
— Нет.
— Тогда тебе надо обязательно попробовать!
— А что это?
— Вот именно — что это! — И он налил ей в рюмку из графина. — Она не очень приятна на вкус, но знать надо. Режиссер должен знать все!
— А она крепкая? У меня уже голова кружится...
— Да нет, не очень... До дна! До дна!
И когда Катя выпила, он взял ее за руки:
— Да ты молодчина! Нет, я в тебе не ошибся... Ну-ка, ешь виноград. О, какая прелестная кисть! — И он протянул ей гроздь винограда. Виноград был сладкий и без косточек.
— Я люблю такой, — сказала Катя.
— Люби!.. Я для тебя могу сделать много. Громадно много! Всё, о чем ты мечтаешь, всё сбудется!.. Ну, зачем ты отталкиваешь мои руки?.. Что значит «не надо»? Надо... Ты же современная девочка, верно?
Современная? Да, современная! Твист, шейк? — пожалуйста, и головой до пола. А как же иначе? Высоцкий? «Страшно, аж жуть!» Ха-ха-ха! И бородатый мальчик ей: «Кэтрин, а ты не могла бы еще покороче мини-мини — так, чтоб совсем юбочки не было?» — и полез рукой. И получил по морде. Дурак! Ничего не понял. Да ее в жизни еще никто не целовал! А что шейк танцует, мини-мини носит, так как же иначе? Она же девочка современная!
— Ну что вы, не надо... Ну, прошу вас...
— Ну-ну, будь паинькой... Фу, глупая! — Он отстранился и сказал уже с укором: — Так со мной нельзя. Ведь ты же должна понимать, что на твое место каждая пойдет с радостью, — и, видя, что она сидит с опущенной головой, молчит, снова взял ее за руку. — Надо быть умницей, правда?.. Ты же умница? Ну, не обижай меня... И он схватил ее. И лицо его стало близко от ее лица, и она увидела его выпуклые глаза и растянутые губы, и оттолкнула, и, пятясь, стала отходить, торопливо застегивая на груди пуговицы.