— Вкусно, — сказала Катя.
— Это здесь единственное без перца. Ты не торопись, мы успеем.
— А где съемки?
— В горах. Тебе надо потеплее одеться. Возьми в кладовой валенки, полушубок и шапку.
— Там будет так холодно?
— Да. Мы будем в снегах.
И вот она в снегах, в тех самых, которые торжественно и строго лежали на вершинах, жесткие, спрессованные вечным холодом, и в руках у нее дощечка и планка, и на дощечке четко номер очередного кадра.
Начали! — подал команду режиссер.
И тут же Катя хлопнула планкой о дощечку, — вот откуда «хлопушечка», — и с горы в ту же минуту сорвался лыжник, и оператор включил кинокамеру и стал его снимать. И сразу же второй оператор стал снимать другого лыжника, мчащегося по крутому склону. Сначала они были маленькие-маленькие и, казалось, мчались по прямой, но чем становились ближе, тем яснее было видно, как они обходили острые выступы скал, наклоняя тело то в одну, то в другую сторону, и как это было рискованно, и Катя следила за ними, и вскрикнула, когда один из них, мелькая лыжами, покатился, вздымая телом целую тучу снежной пыли. И тут его настиг второй лыжник. Она думала, что первый упал нечаянно, но оказалось, что так и надо. Это были трюкачи-дублеры. Настоящие же актеры грелись у костра, потому что далеко не каждый актер может стоять на лыжах. Да и незачем рисковать его жизнью, когда есть слаломисты — мастера спорта.
Потом Катя еще хлопала планкой о дощечку, потому что снимали дубль, потом еще, когда уже снимали актеров крупным планом, потом опять трюкачей. Все это было очень интересно, и она не заметила, как снега стали розовыми и потянуло вечерним холодом. И тут операторы закричали пиротехнику, чтобы он зажег шашку, и пиротехник зажег, и по снежному склону потек волнами дым. В фильме из него должна была получиться поземка. На этом съемочный день кончился.
— Зайдешь ко мне после ужина, — сказал режиссер Кате, садясь в «газик».
— Хорошо, — ответила Катя, не понимая, почему он так строго сказал ей, и пошла к автобусу.
После ужина она пришла к нему. Он был в легкой цветастой бобочке, свежепобритый, но морщины привычно и грубо рубили его чуть одутловатое, серое лицо.
— Проходи, проходи, — приветливо сказал он и усадил ее за круглый столик, на котором были вино и фрукты. — Ну как, понравилось тебе сегодня?
— Да, — улыбнулась Катя, и в придачу две ямочки и густота лесных ресниц.
— Ну, если понравилось, тогда надо это отметить. Как-никак твой первый съемочный день. Я рад, что тебе понравилось! Пьем!
Катя, стесняясь, взяла рюмку и чуть отпила.