– Ты тычешь пальцем в Айзека, но даже мысли не допускаешь, что в этом замешан Саймон?
– Вы с Айзеком знакомы всего пять минут.
– Но так будет по-честному, мам. Раз мы копаемся в вещах Джастина и обвиняем Айзека, то нам придется брать в расчет и Саймона. Нужно обыскать его комнату.
– Я не стану обыскивать комнату Саймона, Кэти! Как после этого он сможет мне доверять?
– Послушай, я же не утверждаю, что он в этом замешан или что чек из «Эспресс, О!» его. Но такое возможно. – Я качаю головой, и она вскидывает руки. – Мам, такое возможно! По крайней мере, подумай об этом.
– Мы дождемся его возвращения, а потом поднимемся к нему все вместе.
Кэти остается непреклонной:
– Нет, мама. Мы сделаем это сейчас.
На чердак ведет узкая лесенка, спрятанная за дверью на втором этаже. На первый взгляд создается впечатление, что за ней всего лишь чулан. Ну, может быть, ванная или крохотная спальня. До переезда Саймона я пользовалась мансардой как убежищем. Мебели там не было, но я кидала на пол подушки, закрывала дверь и лежала полчаса, отнимая у водоворота жизни матери-одиночки немного времени для себя самой. Раньше мне нравилось ощущение уединенности. Теперь оно кажется опасным, с каждым шагом мы все дальше от открытости остального дома. От безопасности.
– А если вернется Саймон? – говорю я.
Нам нечего скрывать друг от друга, но, как люди взрослые, мы всегда соглашались с тем, что каждому важно иметь собственный уголок. Собственную жизнь. Не представляю, что он скажет, увидев, как мы с Кэти шныряем по его кабинету.
– Мы же ничего плохого не делаем. А про чек он не в курсе. Нужно сохранять хладнокровие.
У меня внутри что угодно, но только не хладнокровие.
– Мы снимаем рождественские украшения, – внезапно произношу я.
– Чего?
– Если он придет домой и спросит, что мы делаем, то мы снимаем с карнизов украшения.
– Ладно, хорошо.
Кэти такие вещи не волнуют, но я чувствую себя лучше, зная, что у меня есть оправдание.
Дверь на чердак захлопывается с таким грохотом, что я подпрыгиваю. Она единственная во всем доме издает подобный шум. И она же ближе остальных к соблюдению требований пожарной безопасности. Саймон хотел ее снять, говорил, что ему приятно слышать суету дома. Я настояла, чтобы все осталось как есть, поскольку тревожилась из-за пожаров. Из-за всего, что могло угрожать моей семье.
Неужели все это время под боком была настоящая угроза?
Неужели она жила в нашем доме?
Меня начинает подташнивать. Я с трудом сглатываю желчь и стараюсь уловить в себе хоть каплю той силы, которую демонстрирует сейчас моя девятнадцатилетняя дочь. Кэти стоит посреди комнаты и осторожно оглядывается. На стенах ничего нет. Они спускаются под таким углом к полу, что выпрямиться в полный рост можно только на узкой полоске в центре комнаты. Сквозь единственное окно в крыше проникает совсем мало зимнего солнца, и я включаю основной свет.