Он наполняет им бокалы.
— У меня два года не было женщины. С тех пор, как умерла моя жена. — Он умолкает. Амара тоже молчит, понимая, что он не ждет ответа, а лишь пытается подобрать подходящие слова. — Сабина любила музыку, — произносит он. — Ты немного напоминаешь мне ее.
— Мне очень жаль. Ужасно терять любимых.
Сальвий отмахивается, как бы умаляя собственное горе.
— Уверен, тебе тоже случалось терять близких. — Она уклончиво кивает, не желая говорить о родителях и Афидне. Он допивает вино и встает. — Ну что ж.
Амара отставляет свой нетронутый бокал и поднимается на ноги. Когда они проходят мимо, мальчик-раб резко просыпается и устало встает, чтобы убрать со стола.
Сальвий берет с собой свечу, чтобы осветить путь в свою спальню. В узком коридоре темно, и она осторожно выбирает дорогу. Он распахивает дверь. После ярко освещенной столовой комната кажется сумрачной, но вскоре глаза Амары привыкают к темноте, и она видит разложенные на кровати женские одежды. Ей нет надобности спрашивать, кому они принадлежат.
Сальвий ставит свечу на столик и поднимает с постели платье жены.
— Тебя не затруднит?..
Амара берет у него платье, и он отворачивается, пока она переодевается. Когда она надевает одежду покойной, ее пробирает дрожь. От жалости к себе, одиночества и скорби Сальвия у нее подступает комок к горлу.
— Вон ее духи.
Амара берет флакон и наносит на шею пару капель духов. Сальвий не отрываясь смотрит на нее.
— Ты так на нее похожа… — Он вздыхает. — Возможно, ты бы хотела, чтобы я… То есть я могу притвориться кем-то другим, если так будет легче?
Чего-чего, а такого предложения Амара точно от него не ожидала. В ее памяти вспыхивает стена возле «Воробья», на стене которой она еще сегодня утром заметила новую надпись: «Каллий приветствует свою Тимарету».
— Нет, — с нажимом говорит она. — Это не поможет.
— Прости, — говорит Сальвий. — Но, возможно, ты хотя бы можешь вспомнить, как была с кем-то, кто тебе нравился?
— Нет.
— Ты никогда не была близка с мужчиной по собственной воле?
— Нет.
Простота его вопроса и правдивость собственного ответа с неожиданной силой обрушиваются на Амару. Она отворачивает лицо.
— Прости, — повторяет Сальвий и садится на кровать.
Не зная, что сказать, Амара садится рядом.
— Это не твоя вина, — наконец произносит она. — Мне все равно в радость находиться здесь с тобой.
— Тебе не обязательно притворяться, — говорит он, беря ее за руку. — Наверное, тебе часто приходится это делать. — Она не пытается его разубедить. — Ты когда-нибудь… что-то чувствовала?
Испытывала ли она хоть какие-то чувства? Вот так вопрос. В ее голове проносятся тысячи ответов. Да, она немало испытала, став проституткой: отвращение, панику, сокрушительную пустоту. Настолько сильное отвращение к прикосновениям, что она сама не знает, как ей удается выносить ночи в лупанарии, не крича и не отбиваясь от мужчин. Но она понимает, что Сальвий спрашивает не об этом.