Записки простодушного. Жизнь в Москве (Санников) - страница 10

Плати за эту липу
скорее и без скрипу.

Но, по чистой совести, это не была липа. Мы делали эту работу с увлечением. Хотя она не дошла (не по нашей вине) до практической реализации, её результаты могли быть использованы в информатике и прикладной лингвистике.

На деньги, полученные в Совмине, я смог купить отличные чешские стулья — взамен стоявшего у нас старья. Когда мы вселялись в новую кооперативную квартиру, у нас не было мебели, и сердобольная сотрудница института, секретарь партбюро, недорого уступила нам свою подержанную мебель. К сожалению, вместе с мебелью мы завезли в квартиру ещё и клопов. На эту тему есть хороший анекдот (из серии так называемых абстрактных анекдотов):

Хозяйка предупреждает гостя: — Не садитесь на этот диван. Там масса клопов. — Почему же вы его не выбросите? — Мы выбрасывали, но они приносят его обратно.

Письма трудящихся

Других дополнительных заработков было мало: иногда рефераты лингвистических работ, иногда ответы на письма трудящихся. За письмо — ответ трудящемуся — плата совершенно мизерная. Это скорее развлечение — до того эти письма были иногда смешны и забавны. Помню, в одном письме предлагалась такая этимология слова марципан: «Слово польское. Пани или паненка, получая из рук пана это кондитерское изделие, благодарили: Мерси, пан!» (В действительности — слово из итальянского marzapane, имеющего арабские корни). Но были и письма, которые заставляли задуматься о точном значении некоторых слов и понятий, например, о воинских чинах и званиях, а также о дворянских титулах в дореволюционной России и об их градации. Я знаю теперь, что барон ниже графа, что штабс-капитан не выше капитана (как я всегда думал), а ниже, что ротмистр — кавалерийский офицер, соответствующий чину капитана в пехоте и т. д.

Что читали и смотрели?

(Интересно ли это вам?)

Уже с пяти лет я был большой книгочей, а в Москве моя любовь к литературе разгорелась с новой силой. Я, провинциал, «открывал Америку», знакомился с творчеством замечательных поэтов — Мандельштама, Волошина, Цветаевой, Заболоцкого. Поразило одно из последних стихотворений измученного сталинскими лагерями, смертельно больного Заболоцкого — искрящуюся радостью жизни, весельем, юмором замечательную «Поэму весны»:

Пессимисту дала ты шлепка,
Настежь окна в домах растворила,
Подхватила в сенях старика
И плясать по дороге пустила.
Это ты, сумасбродка-весна!
Узнаю твои козни, плутовка!
Уж давно мне из окон видна
И улыбка твоя, и сноровка.
        Скачет по полю жук-менестрель,
        Реет бабочка, став на пуанты…