«Вот это новость!.. – испуганно подумала она. – Со мной явно происходит что-то не то… Неужто беременность на меня так влияет?»
Быстро возвратившись в филармонию, она с облегчением обнаружила свою пропажу на стуле в кабинете Клавдии Ивановны.
– Прошу прощения, это снова я, – испытывая неловкость, извинилась Олеся Сергеевна. – Я тут у вас свою сумочку позабыла…
– Да-да, Олеся Сергеевна, проходите. Всё в целостности и сохранности. Ну, а раз уж вы пришли, то уделите, пожалуйста, мне парочку минут. Дело в том, что я хотела бы обратиться к вам… и от себя лично, и от всего нашего коллектива… с одной маленькой просьбой. Если обстоятельства данного расследования позволят, то, пожалуйста, не предавайте широкой огласке наши маленькие тайны. Ну, вы понимаете, о чём я… – и директриса заискивающе взглянула на оперативницу.
– Хорошо, – пообещала Киряк, которая и сама не любила без лишней надобности лезть в чужую личную жизнь. – Я буду иметь это в виду.
Покинув кабинет, Олеся Сергеевна направилась по коридору к центральному входу. Она уже было собралась взяться за ручку, как внезапно откуда-то сбоку раздался насмешливый старушечий голос.
– Ну что, разворошили наше гнездо содомье? Теперича голубки запрыгают, а то совсем, окаянные, стыд потеряли. Давеча двоих таких у репетиционной зале застала цалующимися. И енто взрослые, сурьёзные люди… музыканты, у обоих-то и семьи, и детки малые… Тьфу!..
Киряк повернула голову и увидела сухонькую старушку в синем халате технической работницы и цветастом платке, повязанном на голове. В одной руке бабка держала ведро, наполовину наполненное мутной водой, а другой сжимала видавшую виды деревянную швабру.
– Простите? – Олеся Сергеевна сделала вид, словно не поняла о чём идёт речь.
– Да слыхала я ваш тутошний разговор с дирехтором. И Димка – лебедь белая, к вам подходил ещё. Всё печалился, что Кулебаба, его любовничек, околел. А я вам вот что скажу… Я здесь полы трижды в неделю мыть прихожу и бывает, такого тута наслушаюсь да насмотрюсь, что потом даже в церкву стыдно зайтить! – старушка явно входила в раж.
Её глаза загорелись фанатичным огнём истово верующего человека, а морщинистое суровое лицо постепенно стало набирать пунцовый цвет.
– Это всё сатана их с пути истинного сбивает да похоть в ихних чреслах разжигает! – громогласно провозгласила старая техничка, потрясая воздух шваброй. – Вот Бог и карает каждого из них за грех-то содомский, кого как… Вот и главного тутошнего развратника – Кулебабу – он сначала болезнью смертельной наказал, абы тот уразумел, а когда тот, дурак, не понял, Господь огонь на него напустил очищающий.