– Спасибо, ваше величество. – Когда я сел с наполненным кубком, де Лириа рассматривал табакерку, которую мне подарил. – Не могу еще больше надоедать вам и отвлекать от дел насущных, и очень надеюсь встретить ваше величество в Санкт-Петербурге как можно быстрее.
Он дождался, когда я махну рукой, отпуская его, исполнил все обязательные па изысканного европейского прощания и вышел, преисполненный достоинства.
Как только дверь за ним закрылась, я выхватил из стола бумагу и написал на ней: «Дюк де Лириа». Поставив подпись, скрепил бумагу сургучной печатью и крикнул:
– Митька!
– Да, государь, чего изволишь? – на этот раз обошлось без клоунства. Митька прекрасно понял важность момента и не ерничал.
– Репнина ко мне, быстро. Если он сейчас на допросе – плевать, Ушаков ничего не потеряет, если позже его допросит.
Митька кивнул с серьезным видом и рванул искать Репнина. Нашел он его быстро. Не успел еще как следует остыть сургуч, как Репнин уже стоял передо мной, вытянувшись во фрунт.
– Ты звал меня, государь Петр Алексеевич?
– Звал, Юрий Никитич, еще как звал. Вот, держи, – и я протянул ему письмо. – Передашь его лично в руки Миниху. А на словах скажешь следующее: «Я нашел деньги. Если получится получить их в дар и ничего не обещать взамен, я позволю их принять». Все запомнил? – Репнин задумчиво кивнул. – Ну, с богом, Юрий Никитич.
Он вышел, а я же отхлебнул сбитень. Если Россия начнет укреплять флот, Англия найдет, к чему прикопаться, чтобы спровоцировать конфликт. И де Лириа должен это понимать. Испании же неважно, на каких именно условиях английские корабли завязнут где-нибудь в Балтийском, а в перспективе и Черном море, главное, что завязнут. Испания примет любой вариант для осуществления своих целей. Ну что же, посмотрим, на что вы способны, и под вами я имею в виду и де Лириа, и Миниха.
Миних, вместо того чтобы прислать мне временного командира для преображенцев из тех же ингерманландцев, прибыл в Царское Село лично. Прибыл он вместе со спешащим вернуться к моей особе Репниным, который уже не слишком-то и рвался в свой полк, видимо, роль моего адъютанта пришлась ему ой как по душе. Даже отсутствие шпаги – первого признака офицера и дворянина, не слишком его печалило, потому что он был уверен – Ушаков во всем разберется и признает его невиновным. Собственно, к тому все и шло. То, что я отослал Репнина, сначала вызвало возмущение Андрея Ивановича, но тихое, вслух при мне высказанное лишь малым недовольством. Зато времени у него на Трубецкого осталось – завались. Ушаков меня не разочаровал. За какие-то пять дней, которые понадобились Репнину, чтобы вернуться в весьма солидной компании, вновь назначенного главы Тайной канцелярии, я решил не выделываться и привычные всем названия с бухты-барахты не менять, умудрился вызнать у Трубецкого всю его подноготную. Даже все детали конфликта Никиты Юрьевича и Ивана Долгорукова мне расписал на трех страницах с рекомендацией тряхнуть как следует Лопухина Степана Васильевича, которого Ванька с собой постоянно везде таскает. Вот что значит соскучился человек по работе. Я только головой качал, видя, как Андрей Иванович пытается, в ожидании своей второй жертвы, пардон, подозреваемого, неважно в чем, главное – подозреваемого, составить приблизительный план того, как нужно воссоздать и реорганизовать его службу, чтобы она соответствовала моим требованиям. Как ни крути, а вернуться ему придется в Санкт-Петербург, даже если какая-то нелегкая понесет меня обратно в Москву.