На самом верху на одном гвозде висели два кольца. Одно, должно быть, помолвочное. Сила тяжести развернула кольцо камешком вниз. Золото блеснуло в сумерках, когда мимо двери проплыла тень Барсука.
Скрежет прекратился. Шаркающие шаги тоже. В ушах Анники стучала кровь. Тело дрожало, как в лихорадке. Она так крепко зажмурилась, что увидела лиловые пятна, танцующие в темноте, пока собиралась с духом. Потом она выглянула из двери.
Барсук — мужчина, одетый в запачканный глиной дождевик, с длинными ножами, вшитыми в грубые рабочие перчатки. Перчатки примотаны несколькими слоями серебристой изоленты, так что они стали продолжением рукавов. Его дыхание шипело и урчало через фильтры на черном резиновом противогазе, закрывавшем лицо. Оставшаяся часть головы скрывалась под грязным капюшоном от гидрокостюма, который был заправлен под воротник дождевика. Руки расслабленно висели по бокам, пока он пристально смотрел на кучу кирпичей на полу.
Он перевел взгляд на Аннику и встретился с ней взглядом. Сердце замерло в груди. Она в ловушке. Бежать ей некуда. Но Барсук не двигался. Наклонив голову набок, он разглядывал Аннику. Потом он поднял руку, будто прося ее подождать. При движении грязные ножи блестели в свете лампы. Он двигался не прямо, к Аннике, а в сторону. К письменному столу. Он схватил пару страниц текста и протянул их Аннике. Другой рукой он взмахами подзывал ее к себе.
Анника взялась за косяк двери и неуверенно прошла в комнату с пишущей машинкой. Она понимала, что ей стоило бы бежать, но тело, похоже, действовало само по себе. «Я, наверное, сумасшедшая», — подумала она, глядя на листы в руке Барсука. Глаза за плоскими стеклами противогаза умоляли ее подойти еще ближе. Взять листы.
Дверной звонок зазвенел на весь дом. Кто-то наверху звонил в дверь. Барсук вздрогнул, поглядывая в дыру в прачечную. Анника снова попятилась в коридор.
Кто-то закричал в прихожей:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Сердце в груди Анники забилось чаще. Помощь была совсем близко. Одновременно Барсук снова протянул ей листы. Другой рукой он показывал на письменный стол, на стопки бумаги.
Ступени заскрипели, когда кто-то — кто бы это ни был — спускался в комнату отдыха. Анника взглянула на стопки плотно заполненных буквами листов, а потом на Барсука.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — услышала она собственный голос.
Я больше не могу жить, лишь исполняя желания существ. Но обратной дороги нет.
Воскресенье, 6 ноября
Сесилия припарковалась у въезда к дому Анники. Дул попутный ветер, от которого дверь машины распахнулась и хрустнула в петле, когда Сесилия вышла из машины. Она с трудом закрыла дверь. Из низких облаков падали ледяные капли, пока она шла к дому по грунтовой дорожке. Все окна гостеприимно светились. Значит, Анника дома.