Теперь она принялась раскладывать растопку кольцом посреди круга Камней. Его нельзя было выложить слишком далеко – иначе огненный круг остался бы незавершенным; нельзя было выложить его и слишком близко – огонь мог бы охватить и ее. Низко склоняясь, работая старательно и методично, она наконец построила кольцо, которое ее удовлетворило. Затем, отвернув крышечку первой керосиновой канистры, держа ее с особой осторожностью, она двинулась вдоль сложенного ею кольца, согнувшись вдвое и смачивая растопку керосином – палку за палкой. Обнаружила, что льет керосин слишком щедро, и стала более аккуратна со второй канистрой. Торопясь разжечь огонь и найдя, что хворост смочен керосином вполне достаточно, она использовала только половину второй канистры.
Взяв бельевую веревку, она привязала себя к срединному камню. Это оказалось сложнее, чем она ожидала, но в конце концов она выяснила, что самый лучший способ – это дважды обвить камень веревкой, переступить веревку, поднять ее вдоль тела и затянуть. Помогло то, что срединный камень, ее алтарь, был выше других, но более тонкий и гладкий. Покончив с этим, она завязала веревку впереди, на талии, оставив длинные концы болтаться. Достав из кармана спички, она с минуту постояла недвижимо, с закрытыми глазами. Ветер все дул порывами, но вдруг затих. Она сказала Мэри Кайти: «Это – ради тебя. Это – в память о тебе. Это – чтобы сказать тебе: я знаю, ты была невиновна. Меня увозят от тебя. Сегодня я навещаю тебя в последний раз. Поговори со мной». Но в эту ночь голос ей не ответил.
Она чиркнула спичкой и бросила ее к кольцу растопки, но порыв ветра задул огонек почти сразу, как только он загорелся. Она пыталась снова и снова, зажигая спички трясущимися руками. Она готова была разрыдаться. Ничего не выйдет. Ей придется подойти поближе к кольцу, а потом бегом броситься к жертвенному камню и снова себя к нему привязать. А что, если даже тогда огонь не загорится? Она смотрела вверх на аллею, огромные стволы старых лип становились все огромнее и смыкались, их верхние ветви сплетались меж собой и сливались друг с другом, рассекая на части лунный диск. Дорожка сузилась ущельем, а темное западное крыло растворилось в еще более густой тьме.
Теперь она могла слышать гул приближающейся деревенской толпы. Толкаясь, тесня друг друга, они двигались по сузившейся липовой аллее, их отдаленные голоса, поднимаясь до крика, били ей в уши. «Сжечь ведьму! Сжечь ведьму! Она отравила наших младенцев. Она убила Люси Бил. Сжечь ее! Сжечь ее!» И вот они уже у каменной ограды. Но не перелезают через нее, теснятся к ней, толпа нарастает, орущие рты раскрыты, похоже на ряд черепов, они выкрикивают в нее свою ненависть. И вдруг ор прекращается. От толпы отделяется фигура, перелезает через стену и приближается к ней. Знакомый голос произносит мягко, с ноткой упрека: «Как ты могла подумать, что я позволю тебе сделать это в одиночку? Мне было понятно, что ты ее никогда не подведешь. Но так, как ты это делаешь, ничего не получится. Я помогу. Я здесь. Я – твой Палач».