– На этом кресле не разрешается сидеть.
– Тогда вокруг него должен быть натянут шнур.
– Тут должен был быть шнур. Обычно он тут натянут.
– Ну а сейчас его нет. – Секунд пять они пристально смотрели друг на друга, потом Джордж встал.
Ни слова не говоря, девочка с удивительной легкостью перетащила кресло через шнур, отгораживавший столовую от узкой полосы, выделенной для прохода посетителей, и сама решительно на него уселась. Ее ноги свисали с кресла, не доставая до пола. Она снова пристально уставилась на Джорджа, словно говоря: «Попробуй только возражать!» – но вместо этого спросила:
– Тебя как зовут?
– Джордж. А тебя?
– Хелина. Я тут живу. А тебе не полагается заходить за белые шнуры.
– А я и не заходил. Кресло стояло на этой стороне.
Эта стычка показалась ему слишком скучной, чтобы стоило ее длить, а девочка – слишком маленькой и некрасивой, чтобы вызвать интерес. Джордж пожал плечами и двинулся дальше.
И вот теперь кресло стояло в его кабинете, а Хелина Хаверленд, урожденная Крессет, работала у него экономкой; если она и помнила о той их первой детской стычке, она никогда ни словом об этом не обмолвилась. Сам он тоже молчал. Он истратил все, что получил в наследство от деда, на Шеверелл-Манор, и собирался содержать его на то, что станет получать от частной клиники, под которую переоборудовал западное крыло дома. Половину каждой недели, с понедельника по среду, он проводил в Лондоне, оперируя пациентов в бесплатном отделении и тех, кто занимал его частные места в больнице Святой Анджелы, а поздно вечером в среду возвращался в Сток-Шеверелл. Работы по переоборудованию крыла дома проводились весьма тактично, изменения были минимальными. Это крыло уже подвергалось реставрации в двадцатом веке, более того, его перестраивали еще в веке восемнадцатом; все другие – оригинальные – части Манора остались нетронутыми. Набрать штат сотрудников в клинику не представляло проблем: Джордж знал, кто ему нужен, и был готов платить более чем достаточно, чтобы этих людей получить. Однако сформировать штат операционной оказалось гораздо легче, чем нанять людей обслуживать Манор. Те месяцы, что он ждал согласования планов и потом, когда шло переоборудование, тоже не представляли проблем. Он жил в Маноре без всяких удобств, часто оставаясь там в полном одиночестве; заботилась о нем старенькая кухарка – единственная из обслуги Крессетов, которая осталась в доме, если не считать садовника Могуорти. Теперь, оглядываясь назад, он вспоминал тот год как самый спокойный и счастливый за всю его предыдущую жизнь. Он радовался своему приобретению, ежедневно переходя в полной тишине из Большого зала в библиотеку, с длинной галереи к своим комнатам в восточном крыле, испытывая тихое, ничем не омрачаемое торжество. Он понимал, что Манор никак не мог даже надеяться соперничать с великолепием Большого зала и садов Ательгемптона, с поразительной красотой пейзажа вокруг Энкума, или с благородством и историческим прошлым Вулфтона: графство Дорсет славилось величественными замками. Но Шеверелл-Манор был его «манором», и никакого другого он не желал.