Скрипнула калитка. Я вошел во двор и огляделся. Все было по-старому, но вместе с тем – не так. В глаза лезли некоторые вещи, которые я не мог не заметить.
Обычно во дворе копошились куры, но сейчас их не было. Мать что, перестала их держать? Но такого на моей памяти никогда не случалось.
Дверь в дровяник, что стоял в конце двора, была нараспашку. Прежде мать всегда ее запирала, потому что через дровяник можно выйти в сад, находившийся за домом. Если дверь оставить открытой, куры могут забраться в сад и начать топтать мамин огород.
Я быстро пересек двор, заглянул в дровяник. Дрова, инструменты отца, разные мелочи – все было на своих местах, это меня успокоило. Я подошел к двери, что вела в огород.
Мама у меня знатный садовод и огородник, про нее даже статью в районной газете однажды написали. Такой картошки, моркови и огурцов, какие она выращивала, ни у кого в деревне не было. А еще мама растила помидоры в парнике. В наших северных краях лето короткое, скупое, в открытом грунте их не вырастишь, не успеют они созреть. Да и в парнике или теплице не у всех урожай бывал, а у мамы помидоры росли прямо южные: душистые, сочные, с тонкой кожицей. Мама своим садом-огородом гордилась, а потому, увидев перед собой эту картину, я перепугался окончательно.
Парник был разорван и валялся на земле. Никаких посадок – лишь сорняки, мусор, кучи земли. Мамина скамеечка, которую она ставила между грядок, чтобы присесть во время прополки, если спина устанет, лежала сломанная в углу, возле забора. Кусты смородины смяты, словно по ним кто-то прошел; зелень пожухшая, будто сейчас глубокая осень. И ни одного цветочка, хотя мама их так любила.
– Что тут происходит? – прошептал я и побежал в дом, призывая их: – Мама! Отец! Вы дома? Где вы?
Пока бежал, успел вообразить самое плохое, почти поверил, что с родителями что-то случилось, а потому, натолкнувшись на них, вскрикнул от удивления.
Мать с отцом были в большой комнате, которую мы называли «залой». Сидели на диване, просто сидели, сложив руки на коленях, как послушные детсадовцы.
Я остановился в дверях, точно споткнувшись.
– Мам? Пап?
Мне бы радоваться, что вот они – живы-здоровы, но…
Родители молча глядели на меня, будто не узнавая. Именно так смотрела Нинушка: не моргая, безучастно, остановившимся взглядом.
– Это я, Аркаша. Вы что, не рады? Я же писал, что… Мам, а ты почему давно не писала?
Я говорил, а сам пытался понять, что происходит, что могло произойти с ними. И одеты как-то странно. На маме платье, которое казалось знакомым, но я не мог припомнить, когда она его носила. Отец нарядился в белую рубашку, и она уже успела немного запачкаться.