В книге Нормана Лебрехта «Maestro myth» рассказана история постановки в Зальцбурге в 1988 году. Он приводит слова непоименованного английского критика:
«Показывая еврейскую расу в шёнберговской опере „Моисей и Аарон“ в таком примитивном виде, близком к нацистским карикатурам, что имело особый привкус в вальдхаймовской Австрии, стало „незафиксированным погромом“. Действие на сцене происходило на осквернённом еврейском кладбище. Евреи с филактериями и в молитвенных покрывалах носили требуемые нацистами жёлтые звёзды, изображали сексуальные оргии, преклоняясь перед Золотым тельцом. Это ещё более усиливало расистскую пачкотню…»
Далее, критик, как бы убоявшись своих собственных мыслей, пишет:
«Такое толкование партитуры, не могло быть, очевидно, намеренно антисемитским, поскольку постановка была горячо поддержана дирижёром евреем Джеймсом Левайном. Левайн уже много лет является „любимым сыном Зальцбурга“.
Постановка была воспринята негативно, многие просто уходили из зала театра.
Левайн, как обычно загадочный, никак не прояснял своей вовлечённости. Или он искал случая надсмеяться над прошлыми нацистами и их преступлениями? Или просто показал свой плохой вкус? Или, лучше сказать, помогал очистить историю на сцене от разрастания того зла, которое больше полувека назад разрушало синагоги и евреев убивало на улицах?
Всё это могло быть убедительным из-за музыкальной интерпретации Левайна, когда он избавил шёнберговскую партитуру от острых углов и представил её как ценное сочинение позднего романтизма».
Сам автор книги Норман Лебрехт никак не выражает своего личного отношения к этой постановке. Кстати, вообще совершенно необязательно «избавлять» партитуру композитора от острых углов, лучше было бы вообще не участвовать в подобной позорной и скандальной постановке. Что бы ни писали критики, как ни «истолковывать» эту оперу, она всё равно несёт в себе зёрна антисемитизма, и потому служит имморальным целям. А теперь время рассказать о постановке «Моисея и Аарона» на сцене Метрополитен-опера в 1999 году, в которой мне самому пришлось принимать участие.
Как-то во время репетиции, в кафетерии МЕТ оперы я увидел бруклинского хасида. Его появление, как ни странно, никого не удивило, кроме меня. Как и зачем пришёл этот хасид в явно некошерный кафетерий театра?
Всё оказалось проще: это был вовсе не хасид, а переодетый в хасида артист хора. Готовилась новая постановка оперы Шёнберга «Моисей и Аарон». Постановщики решили одеть хор, изображавший на сцене евреев, в современные костюмы, какие носят бруклинские хасиды. В такой же одежде появились ещё несколько артистов хора. После чего, эти костюмы исчезли. Когда начались репетиции, новая сценическая одежда стала абстрактной и ничего не выражавшей, но с некоторой претензией на библейскую эпоху.