Хозяева устроили для нас замечательный ужин после концерта в самом знаменитом ресторане города «Sacher», находящимся позади здания Оперы. Ресторан славится не только своей кухней, но и знаменитыми тортами. Даже в оперетте Иоганна Штрауса «Летучая мышь» есть упоминание о «торте Захэра».
В обычное время, этот ресторан не предназначен для, так сказать «общественного питания». Это очень дорогой ресторан для избранной и очень состоятельной публики. В известной степени мы были там, как и все наши американские коллеги из оркестров Чикаго, Бостона или Нью-Йорка – гостями хотя и почётными (в Вене и Австрии к музыкантам относятся с особым почтением и уважением) – но всё же и достаточно случайными.
С самого первого визита в Вену ещё с Большим театром в 1971 году у меня вызывал удивление тот факт, как в этом достаточно чопорном и холодном городе могли родиться волшебные Вальсы Штрауса, искусство Фрица Крейслера, венская оперетта… Какое-то удивительное несоответствие почти везде монотонно-серого цвета имперской столицы, её тяжеловесной архитектуры и её такого удивительно многоцветного музыкального «отражения». Не могу сказать, что полюбил Вену. Нет. Полюбил Будапешт, тот, каким он был до конца 1990-х годов. Полюбил навсегда Прагу, хотя и там произошли огромные изменения.
В тот наш визит в Европу в 1996-м мы выступили в Праге с той же программой, что и в Вене. Наш концертмейстер Реймонд Гневек встретил знаменитого чешского скрипача Йозефа Сука – внучатого племянника самого Антонина Дворжака. Сук сказал Гневеку, что в своей жизни он не слышал лучшего исполнения 6-й Симфонии Дворжака, чем наше. Публика, однако, мне показалась совершенно другой, чем она была в 1973 году. Может быть, смена поколений за 23 года повлекла такие изменения, может быть, что-то вообще поменялось в жизни чешского общества с его таким важным в прошлом культом камерной и симфонической музыки. Но после Вены пражская публика казалась совершенно «непробиваемой», абсолютно недосягаемой для исполняемой нами музыки. Успех был весьма средним, если не сказать вялым. И это буквально на следующий день после Вены! Действительно, что-то очень значительное произошло в чешских землях, если музыка перестала вызывать в душах людей то, чем была славна всегда во все века именно пражская публика. Это было очень грустно. Когда мы прилетели в Женеву, то как бы возвратились домой – знакомая реакция публики, полное ощущение адекватной реакции и эмоциональной отдачи слушателей после исполненной программы. Не хотелось верить, что западная Европа так отличается от восточной, хотя возможно такие широкие выводы на основании лишь одного концерта и нельзя было делать… Но и Женева и симпатичный Баден-Баден подтвердили эту огромную разницу в восприятии музыки, хотя Дворжак национальный словацкий композитор! Правда, словацкий, но не чешский! Для Праги, возможно, это имело значение, но уж Гершвин-то был американцем и «заводил» любую публику в любом уголке мира! Нет, в Праге тогда музыкального единения с публикой не произошло.