. Депрессия. Тревожность. Обсессивно-компульсивное расстройство. Может, что-то еще.
Я видел семена чудовищ своего разума, их корни, то, как они росли во мне. В корне всего этого я видел психологическую черную дыру страха. И я учился. Я видел, где зарождались чудовища и что помогало им вырастать. Я совершил то, что некогда считал неприемлемым, – согласился принимать лекарство по рецепту, и оно незамедлительно помогло мне. Поиск верного сочетания препаратов занял какое-то время – Celexa, потом Zoloft, теперь Buspar и Luvox, – и мне пришлось испытать на себе кое-какие совсем не желанные и досадные побочные их эффекты. Но оно того стоило.
У меня до сих пор случаются эти вспышки, я могу быть утомительным и невротичным, требовать повышенного внимания к себе и переживать резкую смену настроения, и еще мне пришлось просить других быть ко мне снисходительнее. Однако я убежден в том, что решение Кэти заставить меня согласиться на терапию не только спасло наш брак. Возможно, она вдобавок спасла мне жизнь.
Затем, спустя два-три года после того, как я закончил терапию, в октябре 2013-го, Кэти забеременела. И произошло то, что, как мне кажется, происходит с большинством мужчин, когда они впервые узнают о том, что станут отцами: моя текущая версия самого себя внезапно показалась мне полной недостатков.
Прием лекарств и проговаривание причин приносили пользу, но чем больше рос живот Кэти, тем менее адекватным казалось мне мое лечение. Психотерапевт сказал мне, что я «снимал поколенческие проклятия». Я уже слышал подобное выражение в церкви, но он мне показал его на примере науки: неприятности и трудности наших родителей и их собственных родителей, живших раньше, по цепочке ДНК передались и нам самим.
Но даже если мои гены и не передавали мне неприятности предков, я всё же чувствовал необходимость узнать больше и стать сильнее. Я представлял себе будущие разговоры со своим сыном в ситуации, когда у него тоже появлялись такие затруднения.
– Что ж, сынок, у меня есть эти сложности, и у тебя, скорее всего, тоже, но мы сможем с ними разобраться.
– Как, папочка?
И я не мог себе представить, что говорю лишь что-нибудь в духе:
– Ну, ты можешь поговорить с кем-нибудь, кто много об этом знает, а еще тебе, возможно, придется всю жизнь пить таблетки и верить.
Что-то в таком диалоге казалось нечестным.
Ко мне пришло убеждение: то, что люди говорили мне до сих пор, было если и не абсолютно неправильным, то как минимум неполным. Ну конечно же мы можем сделать с нашим разумом нечто большее, чем просто принять его таким, какой он есть. Я точно не знаю, откуда ко мне пришла эта мысль. Может, я просто упрямый. Всё, что я знаю, – это то, что стародавняя критика Тренера – «