.
Роберт мог шутить, называя свою затею с лампами «блистательным» проектом, однако на фоне отцовских неудач с минами вынужден был признать, что на экономическую сторону дела это не распространяется. Конкуренция оказалась куда более жесткой, чем он мог предполагать. «С пустыми руками, какой бы доброй волей ты ни обладал, уже не удержаться на поверхности в бурном море. <…> Кто, черт возьми, мог представить себе всю эту безнадежность в прежние времена, когда наша звезда так ярко светила нам на Востоке; конечно же я понимал, что так будет не всегда, но что все станет настолько плохо, насколько становится сейчас, – такого я и в страшном сне не мог себе представить», – писал он Альфреду в это время>15.
Людвиг пытался как мог подбодрить Роберта. Он только что слышал, что в глубине России, точнее, в кавказском городе Баку, начали продавать российскую каменную[22] нефть. Русская нефть по-прежнему слишком дорогая, но запасы ее не меньше, чем в США, так что дело многообещающее. «В целом за Петролеумом… блестящее будущее», – утверждал Людвиг>16.
Сам же Людвиг намеревался пойти по пути отца и инвестировать в военную промышленность. В первую очередь он собирался производить ружья, пушки и лафеты. Во время краткого визита в Стокгольм он, среди прочего, подал заявку на патент, пытаясь запатентовать идею об укреплении пушек жестяными полосами, – изобретение, которое на самом деле первым сделал отец, Иммануил. Эту деталь Людвиг просто опустил в уверенности, что тот не будет против использования своей старой идеи «для нашего общего блага»>17.
В тот раз Иммануил, похоже, и вправду спустил сыну «кражу» своей идеи. Но самое неприятное еще ждало впереди.
* * *
Через некоторое время Альфред съехал от родителей, поселившись в доме по Кардуансмакаргатан, 7, на углу с Дроттнинггатан в самом центре города. Однако свои эксперименты он продолжал в Хеленеборге. Весной 1864 года он проводил много времени в фахверковом домике у воды, снятом у Бюрместера под лабораторию>18.
Отношения между 30-летним Альфредом и его 62-летним отцом становились все более напряженными. Атмосфера еще больше накалялась из-за психической неуравновешенности Иммануила, спровоцированной неудачей с минами и пенсией. Иммануил, и ранее известный своим взрывным характером, теперь с горьким чувством унижения бродил кругами, как снятая с предохранителя граната. Как это комитет не понимает, какая он звезда? Как они не догадываются, что Иммануил Нобель превосходит даже своего «знаменитого земляка» Джона Эрикссона из США? «Знай Эрикссон принцип и эффективность нобелевских мин, он никогда не стал бы предлагать никаких “Мониторов”», – заявлял обиженный Иммануил в одной из бесчисленных жалоб, которые без конца писал той весной – в экспертный комитет по минам, в государственный совет и в газеты.