Она подождала немного, слушая ночь, потом спросила:
– Господи, но что же вы собираетесь делать со всем этим?
Я опустил глаза, чтобы сдержаться. Я буду жить до глубокой старости, чтобы передать тебе свою память. У меня будет родина, будет земля, источник, сад и дом: отблеск женщины. Покачивание бедер, развевающиеся волосы, морщинки, которые мы прочертим вместе; я всегда буду знать, откуда я. У меня всегда будет родина в лице женщины, и если мне придется оказаться в одиночестве, то только как часовому на посту. Все, что я потерял, возвращается ко мне смыслом жизни. Нетронутое, невредимое, нетленное… Отблеск женщины. Я прекрасно видел, что ты все еще сопротивляешься, ты пыталась слушать меня, как слушают, оценивая тембр, своеобразие исполнения, и в какой-то момент, чтобы отгородиться от меня, с той насмешкой, которая так выручала нас, ты яростным жестом включила кассету, и мой голос заглушили потоки другой музыки, уже освоенной. Потом были еще какие-то улицы, ты расплакалась ненадолго от досады, злясь на себя за то, что отступаешь перед убежденностью фанатика, сидевшего с тобой рядом, а когда мы попали к тебе и ты снова оказалась в моих объятиях, у меня на груди, там, где несчастье бессильно, где с нами ничего не может случиться, я, понял, что все спасено. «Не ищи легких путей, Мишель, не отказывайся от любви, прикрываясь мной: смерть – прожорливая тварь, я не хочу ее прикармливать. Я ухожу, но хочу остаться женщиной». И когда ты, Лидия, шепнула мне, без тени упрека: «Никогда ведь не будет никого другого, только она», я понял, что твое сердце уже полно нежности к той, которую я тебе доверил. Мы возвращались: конец скитаниям, покой тихой гавани. Кончилась великая травля, как будто мы достигли убежища, земли обетованной, где было все, что у нас украли. Даже если речь не шла уже ни о тебе, ни обо мне, а о борьбе за честь, даже если мы просто соединили наши воспоминания, все же за этим стояла победа человека. Не знаю, то ли это я бормотал, то ли голос старого рассказчика у меня в груди… Пусть вокруг темно, но небезнадежно: свет еще прекраснее в этой черной шкатулке.
– Когда Янник объявила мне день и час, мы были на озере Эйр, возле деревни Иманс, – не думал, что вспомню эти названия, память часто загромождается всякого рода пустяками. Она заговорила о тебе так весело и с такой дружеской теплотой, что впервые за последние месяцы перед нами как будто забрезжила надежда. «Моя неизвестная сестра… я хочу, чтобы ты рассказал ей, как сильно я в ней нуждаюсь. Я хотела бы встретиться с ней, улыбнуться, обнять. Одна беда: мы слишком… зависим от биологии, а наша жизнь как флакон с этикеткой: «Перед употреблением взбалтывать». Есть наша беспомощная слабость, но это всегда означает: борьба. Может быть, я ужасная эгоистка, но разве ты против того, чтобы я продолжала жить и быть счастливой, когда меня уже не будет здесь? Я прошу тебя не превращать память обо мне в бдительно охраняемую кубышку. Я хочу, чтобы ты расточал меня, чтобы подарил меня другой. Только так я буду спасена, только так останусь женщиной. Когда я буду засыпать, то постараюсь увидеть ее, представить себе, какая я теперь буду, сколько мне будет лет, как я буду одеваться и какого цвета на этот раз у меня глаза…»