Она зажгла свет. Усталое лицо, мягкие морщинки – следы двадцати лет нашей общей жизни, прожитой вместе вдали друг от друга. Взгляд, плечи, беспорядок седых волос, наивная уязвимость в линии губ – во всем смятение, тревога, дрожь…
– Вы из тех французов, которых уже давно нет: строителей соборов… Я понятия не имею о «завтрашем дне», Мишель. Слишком большая для меня роскошь. Я вся состою из маленьких сегодня. Это старая добрая битва, знаю: мужчина, женщина, пара, во имя и против всего, но у меня нет никакого желания мыслить исторически. Я хотела увидеть наши лица, темнота слишком обманчива. Вы лежите тут рядом со мной, среди изломанных мечей и пробитых щитов, а… я? Зачем я на этом поле брани?
– У меня еще годы жизни впереди, я могу подарить их вам.
– Не надо, я не хочу вашей жизни. Ни за что на свете. Мне и своей достаточно. Вам удалось нечто замечательное: вы взяли у Бога что могли и отдали все это любви. Это слишком возвышенно для меня. Слишком – для женщины, которая работает. Посмотрите на меня хорошенько, старина. На мне ведь живого места не осталось. Я не готова идти в крестовый поход, чтобы освобождать гроб супружества. Раньше, по крайней мере мужчины, отправлялись в Святую землю одни. Я хочу быть счастливой сама по себе. Я не желаю бороться за счастье всего человечества. Вообразите, я даже не умею летать. У меня нет крыльев. Я представляю из себя такую малость и прошу еще меньше. Немного нежности, мягкости, ласки, и пусть их потом унесет ветер – почему бы и ветру не побыть счастливым?
– Это способ сказать мне, что вы очень требовательны…
– О да. Очень.
– Мы не станем сразу сворачивать горы. Не волнуйтесь, горы сами придут к нам. Если вы полагаете, что во мне проснулся сейчас рыцарский дух, то это ошибка. Я не говорю: «Я вас люблю». Я говорю: «Давайте попробуем». Совершенно незачем расшаркиваться с несчастьем. Я в этом уверен.
Она накинула пеньюар, закурила сигарету и принялась нервно шагать по комнате, резкостью жестов выдавая обезоруживающую готовность ринуться в бой, которая присуща только беззащитным.
– Прежде всего речь идет о том, чтобы спасти женщину, так? Она вам сказала: «Преврати меня в другую»? Но я не хочу помогать вам мусолить одни и те же воспоминания. Увольте. Я разучилась. Возможно, я больше не способна на это высшее прозрение, необходимое, чтобы продолжать борьбу, и которое называется ослеплением. Не помню, кто сказал, что в жизни всякое достижение – лишь неудавшийся провал…
– Ларошфуко?
– Нет, не Ларошфуко.
– Оскар Уайльд?
– Нет, не он.
– Тогда лорд Байрон.