– Его имиджмейкером, как сейчас говорят, были вы?
– Терпеть не могу иностранных слов.
– Вы чувствовали вину за этот шнурок?..
– Не надо так говорить. Мы чувствовали себя причастными к истории, понимаете? Мы понимали, что весь мир сейчас об этом говорит, а так оно и было. Вся Москва стояла на ушах! Потом мы видели снимки: медики шли в белых халатах, на которых было написано: «Следующий я!» Что-то невероятное творилось в Москве!
Потом он сошел по красной дорожке в объятия Хрущёва и всех, кто стоял на трибуне. А мы дожидались, пока он уедет, и с Пашкой приехали в Москву, быстро проявили пленку, всё было в порядке. Мы написали не очень много. Там особенно писать не о чем было… Но было застолблено: «Комсомольская правда» была в этих делах первая.
– Первая и единственная… А почему не было «Правды», ТАСС?
– Понимаешь, всё запретно было… Потому что Тамара работала в Звёздном мы были готовы к этому делу, и с Пашкой мы проявили бойцовские качества: мы звонили по кремлевскому телефону разным лицам, но никто не уполномочен был нам разрешить.
Мы оказались в силу обстоятельств первыми.
– А потом вы встречались с Гагариным?
– Встречался. Я бывал у него дома.
– Вы перешли на «ты»?
– Да. Он позволял это делать сразу как-то. Я вернул ему альбом, кстати. Я говорю: «Юра, вы не обижайтесь, ради бога, все в сохранности до последней карточки!» Если бы мы этого не взяли, тогда растащили бы…
Юрий Гагарин с журналистом «Комсомолки» Павлом Барашевым
А потом встречались на космодроме. Юра был всюду вхож, так сказать… А когда Попович, я стал летать на космодром.
– Вы стали настоящим…
– Корреспондентом. Да. Был допущен к какой-то форме секретности, это все было оформлено документально. Мы прилетали на космодром задолго до старта. Могли видеть, как одевают космонавтов. Как надевает он скафандр, как все тщательно проверяется. Когда готовилась к полету Терешкова, я ее снимал. У меня две камеры было. Мне понадобился другой объектив. Я камеру положил, а пленка была перемотана, но не вынута. Гагарин подошел и дурачась – он мог себе позволить – начал снимать. Я как заору: «Юрка, там же у меня снято!» Он был страшно смущен. Потому что он снимал уже на снятую пленку. Такая атмосфера была.
К моменту, когда полетела Терешкова, он уже чувствовал себя очень раскованно. К Валентине относился покровительственно. Мог ее за щечку вот потрепать, потому что видел, что она волновалась.
– Меня поразило, что домик, где перед стартом ночевали Гагарин и Титов, был, мягко говоря, очень скромным. Я бы сказал – по нынешним меркам халабуда какая-то, диван потертый. Единственная радость – радиоприемник.