Помалкиваю и о том, что у меня самого по линии отца – донские «конкретно казачьи» корни. Еще в начале двадцатого века на карте территории «Войска Донского» была отмечена станица Земцовская. До сих пор неподалеку от родины Михаила Шолохова станицы Вешенской есть хутор Земцов. Неужели «станичники» не знают топонимики родных мест? «Просвещать» их по этому поводу не собираюсь, а то подумают, что примазываюсь к их казачьей «неповторимости».
Кстати, именно здесь, наслушавшись казачьих откровений, я начал подозревать что самые «крутые» идеи об «избранности и исключительности» в их чубатые головы кто-то заталкивает специально и далеко не с добрыми пожеланиями. Снова вспомнился «убийственный» факт почти насильственного «просвещения» казачьего сознания в московском монастыре с помощью литературы, изданной неведомо на чьи деньги далеко за морем.
* * *
Тихо дичаем. Главная причина – отсутствие информации. И о том, что творится в России. И о том, что происходит здесь, в Югославии. В казарме, куда мы изредка ненадолго приезжаем, есть телевизор. Но что толку? Языка мы не знаем. Качество приема телепрограмм отвратительное (то ли с антенной что-то, то ли такова специфика горной местности). Так что ощущение оторванности от мира – стопроцентное…
Растрогали пожилые сербки, навестившие нас вечером в казарме. Они притащили целый ворох теплых вещей домашней вязки: жилеты, носки, пояса. Настоятельно попросили сразу примерить. Искренне радовались, что все принесенное оказалось впору. Какой добротой лучились их глаза! А у нас глаза, признаться, начало пощипывать. Не ожидали мы такого. Низкий поклон вам, сербские женщины.
* * *
Если бы у русского патриотического движения был вождь, командующий с конкретными полномочиями и реальной властью, я бы предложил ему взять на вооружение жесткую установку «наделять правом голоса» только тех, кто свои теоретические выводы и прочие умствования имел возможность хотя бы в какой-то мере подкрепить делом. И не просто делом, а делом, связанным с риском, с опасностью. Теория должна проверяться не на письменном столе, не на ораторской трибуне, а на… баррикадах, в окопе и прочих аналогичных стечениях обстоятельств. Иначе грош цена всем этим статьям, речам, соответственно, грош цена и их авторам, ораторам и прочим теоретикам. Наверное, все это – агрессивный максимализм, но с учетом впечатлений последнего времени я имею на него полное право!
Обстановка, в которой мы находимся, располагает к предельной откровенности. В разговорах у костра, в караулах, на перекурах в рейдах обсуждаются самые различные темы: от достоинств местной виноградной водки до исторических перспектив государства Российского, от боевых качеств оружия, произведенного работягами еще советской оборонки, до степени влияния международного масонства на политику московского мэра. Мои однополчане могут говорить о чем угодно. Удивительно, в этих разговорах тема былой профессии, недавней работы, то есть тема мирного труда не возникает никогда. Конечно, здесь «аукнулось» то, что многие из них до того, как сделали свой «боснийский выбор», вдоволь нахлебались последствий навалившейся на страну безработицы, всех этих сокращений, реорганизаций, реструктуризаций, модернизаций и прочих нехитрых приемчиков, при помощи которых убивались остатки некогда великой экономики некогда великой державы.