Это воздействие совсем не помешало мне. Ведь мне пришлось летать и дальше. Тогда у нас был гастрольный тур по Австралии. Самолет был заполнен группами, и все вместе в этой огромной штуке мы летали от концерта к концерту, потому что в Австралии города расположены довольно далеко друг от друга. Совсем не без оснований музыканты считаются неблагонадежными. Нас привезли в аэропорт часа за три до вылета, поэтому к моменту посадки мы все были уже безнадежно пьяны – ведь надо же было чем-то занять время до взлета. В салоне мы расселись кто где захотел. Когда самолет взлетел, все вскочили и пытались остаться стоять, но не смогли удержаться на ногах. Свалившись, мы громко захохотали и заскользили по проходу.
Все, кроме меня, расценивали полет как что-то вроде поездки в метро, некоторые даже разрисовывали стены фломастером. У кого-то весь полет на коленях сидела женщина, и они безудержно целовались. На мониторах демонстрировали видеозаписи групп, которые летели с нами. Те музыканты, чьи ролики еще не показывали, рычали и пытались попасть в экран банкой из-под пива. Когда же дело доходило до их видео, они шипели, пытаясь таким образом призвать остальных к тишине, чтобы все смогли вслушаться в музыку. Конечно же, это не приносило результата.
Иногда самолет довольно экстремально трясло, потому что нам приходилось уклоняться от облаков дыма лесных пожаров или потому что портилась погода. Тогда все орали, громко смеялись и шутили. Казалось, никто не испытывал ни малейшего беспокойства. Тут мой страх ушел прочь, потому что все получали от полета такое удовольствие, что он просто не мог быть опасен. Клаудия Шиффер однажды сказала, что самолет – это единственное место, где она может по-настоящему расслабиться. Сначала я рассуждал, что если полет ее расслабляет, то у нее, наверное, скверная жизнь, но потом попытался прочувствовать, как смотрит на это сама Клаудия Шиффер. Постепенно все мое напряжение прошло, но я все еще стоял на очень тонком льду.
Впрочем, сейчас я повзрослел. А в детстве меня пугало все. Я совершенно ясно понимал это, когда оставался один, и тогда с удовольствием стал читать книги. Мой отец был против: он утверждал, что так я испорчу себе глаза. Но я не верил. Позже, повзрослев и набравшись опыта, я узнал, что чтение в сумерках – это не так уж плохо, так как оно тренирует мышцы глаз. В любом случае я всю жизнь вынужден носить очки. Мой отец тоже. Вероятно, я унаследовал это от него, и отец хотел таким образом лишь подвигнуть меня к чтению. Я совершенно не помню, когда начал плохо видеть. В школе я не мог разобрать, что написано на доске или что показывает на стене проектор. Но мне казалось, что это из-за ослепительно-яркого солнца. С проектором у нашей учительницы были проблемы – постоянно не хватало нужных штифтов. Постепенно я садился все ближе и ближе, пока не оказался прямо перед учительским столом. Только благодаря этому мои оценки стали лучше.