Как я и думала, очень скоро Лилли, шаркая ногами, выбралась из ванной: плечи опущены, прежде напряженные от гнева мышцы смягчились. Глаза были красными, а ресницы – мокрыми и липкими от пролитых слез.
Приблизившись к подруге, я без лишних слов заключила ее в объятия. Лилли уткнулась лицом мне в плечо и прижалась сильнее.
– Хочешь поделиться? Что произошло?
– Вообще-то не очень, – пробормотала Лилли. Отпустив меня, она потерла глаза, размазывая тушь.
Протянув руку, я стерла черные разводы с ее щеки – жаль, нельзя таким же легким движением снять камень с души.
– У нас сегодня был пирог… Из той кондитерской на площади, – сбивчиво начала Лилли. – Мама его раздобыла, потому что пригласила четырех подруг на кофе. Она и мне предложила присоединиться. Ну, я и согласилась. Мы так славно посидели! Болтали о Линке, Таннере и школе. Я рассказала маме о четверке по химии. – Лилли едва заметно улыбнулась. Она так упорно боролась за эту оценку, потому что если и существовал предмет, который доставлял ей проблемы, то только химия. – Я взяла второй кусок пирога, а мама так насупилась: «Ты уверена, что хочешь съесть еще?» Вслух. При подругах. И посмотрела так. Ну, ты знаешь этот взгляд.
Я кивнула. Взгляд, в котором смешалось осуждение и презрение, я тоже не могла забыть: моя мама владела им в совершенстве. Обычно он использовался в суде, но все чаще и чаще она адресовала его мне по поводу моего решения не поступать в Йель или же нежелания вычеркнуть брата из жизни.
Лилли всхлипнула.
– Я знаю, что она желает мне только добра. И я не скрываю, что некомфортно чувствую себя в своем теле. – Задумавшись, Лилли погладила живот и место, где у нее остался шрам после рождения Линкольна. – Но эти замечания не помогают. Представляешь, как мне было хреново?
– Да, – сочувственно отозвалась я, хотя меня-то никто и никогда за лишний вес не укорял. Родители и родственники находили тысячи других путей и способов загнобить меня. – Если я могу хоть чем-то тебе помочь…
– Можешь, – перебила Лилли, – сходи со мной на фитнес.
Она просила об этом уже не в первый раз, но спорт я ненавидела, а физическая форма у меня – как у человека восьмидесяти лет, причем самого неатлетичного. Я задыхалась, поднимаясь по лестнице даже на третий этаж. Но если я сама предложила помощь, не могла же отказать, верно?
Обреченный вздох.
– Идет. Но я буду заниматься только в человеческое время. И не смей муштровать меня, как сержант в армии, понятно?
Лилли усмехнулась.
– Ага. Спрошу у мамы, когда она сможет присмотреть за Линком. Я уже и зал выбрала.