встречались! — добавил Шниттер, зная слабость Лисняи.
Пятидесятилетний служитель в молодости, когда еще учился на переплетчика, бывал у Михая Танчича и очень гордился этим.
Шниттер, гордившийся своим умением с каждым говорить на его языке, говорил с Лисняи об этом «полурабочем, полумужике», о «старом безумце» Танчиче, потом о собственных его, Лисняи, заслугах перед рабочим движением и в конце концов разрешил проблему простонародным выражением:
— Плоха та птица, товарищ Лисняи, что в свое же гнездо гадит.
— Ну ладно, — вздохнул старый служитель. — Ладно.
Он вытащил очки, напялил их на нос. Покачал головой и направился к дверям.
Шниттеру стало жалко его.
— Вот видите, вот видите, — сказал он, — сколько горя, сколько жертв. Да, да! Вы правы, дядя Лисняи, — добившись своего, Шниттер обычно переходил с товарища на дядю, — но ведь сами же знаете, подписчики и так нами недовольны, считают, что «Непсава» говорит слишком мягко. Что ж нам, кислоты, что ли, для едкости добавить? — Шниттер указал на письма, валявшиеся в ящичке. — Вот они, письма. Их сравнительно немного, но это все-таки письма. И они обвиняют нас. Послушайся их авторов, так мы за месяц наберем для вас тридцать лет тюрьмы, а то и больше. Как-никак мировая война идет… — произнес он задумчиво. — Десяток Лисняи не смогут отсидеть… Да и партию прикроют… Верно?
— Вроде бы верно, — согласился старый служитель, сунул газеты под мышку и вышел.
Шниттер, задумавшись, сочувственно смотрел ему вслед.
В прихожей старик развернул ужин и принялся за еду. Поужинав, выпил стакан воды и закурил трубку.
— Собачья жизнь! Все цыгане! — воскликнул он, положил перед собой передовицу и начал переписывать.
Буквы выстраивались медленно. Лисняи водил указательным пальцем левой руки по газете, чтобы не сбиться, не перепутать запятые и точки, а главное, чтобы не пропустить целой строки. Переписка требовала больших усилий — поэтому не мудрено было и сбиться.
Наступила тишина. Шниттер больше не вызывал его. По коридору сновали журналисты, но с восьми до десяти им запрещалось входить к редактору. Он писал передовицу.
И на самом деле, разложив «заготовки», Шниттер взялся за статью. Он старался писать ее так, чтобы «бедному дяде Лисняи не пришлось ее когда-нибудь переписывать».
2
Владельцу кондитерской фабрики на улице Нефелейч (звали его, между прочим, Микша Рот) было уже далеко за пятьдесят, когда он познакомился в кафе «Художник» с Като Сепеши, дочерью обанкротившегося торговца сукнами. Като как раз в ту пору закончила факультет французского языка и литературы Будапештского университета, тогда же вышел ее первый и последний сборник стихов, в котором она раскрыла «сокровенные тайны утонченной души городской женщины XX века».