Одна за другой медленно приближались и проходили мимо акации и шелковицы, выстроившиеся вдоль дороги. С иных листья уже осыпались и лежали вокруг, словно и после смерти желая принести пользу своему родителю: прильнув друг к дружке, защищать корни дерева в этом все более стынущем мире.
Иногда возникал одинокий, непонятно тихий дом с неогороженным садом, подбежавшим к самой обочине. Среди ветвей деревьев, стоявших у самой дороги, нет-нет да выглядывала груша или позднее яблоко. Они притягивали к себе руки парней; казалось, что качавшееся на ветвях диво хочет коснуться их влажных губ, сверкающих зубов. Но ребятам мерещилось, будто окна домов следят за ними. «Не тронь!» — сверкало сразу несколько пар окон-глаз. И чудилось, будто за полузанавешенными окнами какой-то человек наблюдает за прохожими, переходя от окна к окну, и мальчики с притворным безразличием отводили глаза, сдерживали «греховные» желания; все думали об одном и том же, только не признавались в этом друг дружке. Пройдя сад и оставив позади отползший куда-то назад дом, они еще долго чувствовали затылками устремленные им вслед взгляды окон. И это было неприятно, как неприятно было преодолевать и «греховные желания».
— Эх! — воскликнул Мартон. — Найдутся еще и фрукты без сторожей!
— Найдутся ли? — уныло промямлил Лайош Балог.
— Найдутся! — рявкнул Петер Чики и, чтоб избавиться от нависшей тяжести, свистнул, да так, что, казалось, пополам разрезал наступившее молчание.
Теперь они болтали без умолку, точно спугнутые птицы. И один говорил и другой. Бог его знает в какой связи, но Лайош Балог заговорил вдруг о Фламмарионе и телепатии; Тибор Фечке толковал Дарвина; Петер Чики ринулся в мировую бездну и рассуждал о Копернике; Мартон изрекал «поразительно новые мысли» о музыке, и один только Мартонфи молчал. Он лишь иногда растягивал губы в сочувственной улыбке, и тогда с двух сторон появлялись милые-премилые ямочки, очевидно для того, чтобы скрасить не слишком умное выражение лица подростка.
Ребята говорили беспорядочно, перескакивали от одного к другому: каждому хотелось сказать свое, и поэтому каждый быстро соглашался с собеседником, прерывая его иногда даже посреди фразы… лишь бы очередь скорее дошла до него самого!
— Это превосходно, ты совершенно прав, но послушай только, что я тебе расскажу, это еще гораздо интереснее…
Перед ними был большак, над ними — небо, клубящееся тучами, за спиной — ветер.
Ребята были снова беспредельно счастливы; их четкий шаг напомнил Мартону ритм одной песни. Ему хотелось спеть ее. Но как начать? Тщетно он прочищал горло; Тибор, воспользовавшись мгновеньем, тут же запустил лекцию «на еще более интересную» тему: о червяках. Скачок от мироздания к червям был слишком велик, но кто обращал на это внимание?