Он помянул про какой-то городок на Волге, рассказал об одном случае, который произошел там много лет назад. Случай был на верфи, но сейчас он пришелся кстати к их разговору.
— Той порой мне было двадцать четыре года, — сказал Владимиров. — Я жил и работал, — он сделал паузу, — на Волге.
И впервые глянул не на сидевших вокруг, а в окно комнаты. И закивал головой. И всем показалось, будто Волга протекает где-то тут, совсем рядом, под окнами у Пюнкешти.
Йошка Франк смотрел на Владимирова все с большим и потому со все более сдержанным восхищением. И, наконец, сдался, к тому же вдруг заметив впервые, что Пирошка смотрит на него сверкающими глазами. Йошка зарделся. Глаза его расширились, они словно выросли, стали еще больше. Йошке казалось, что вот они уже заполнили все его лицо и горят и искрятся в ответ Пирошке. Пирошка и Владимиров смешались в нем.
Позднее тоже всю свою недолгую жизнь он не мог отделить их друг от друга, хотя, казалось бы, что могло быть общего между тоненьким девичьим лицом Пирошки и бородатым лицом Владимирова, тяжелым мужским басом и тонким девичьим голоском? Йошка не мог отделить их друг от друга, быть может, потому, что оба они воплощали для него то, в чем Йошка обрел смысл жизни: Пирошка — любовь, а Владимиров — борьбу за человеческое существование.
6
Жена Пюнкешти насыпала уже чай в большую кастрюлю с кипящей водой, внесла ее в комнату и половником через сетку стала разливать чай по чашкам. (В осенние ненастные дни и зимой Анна всегда заваривала чай.) Каждый получил к чаю по куску сладкого пирога с запеченной сверху решеткой из теста. Между прутьями решетки алое варенье пылало так, будто в окнах тюрьмы свет зажегся. Пирог испекла сама хозяйка. Нашлось немного мучицы, что Маришка привезла из деревни: хотела отплатить за гостеприимство, оказанное ее брату Пиште.
Пироги съели, чай выпили. Обсудили и все происшествия за неделю, излили свои жалобы, пошутили и натешились вволю, ведь говорится же, «бедняк только шуткой и богат», хотя другие, правда, считают, что «бедняк только женой богат».
На улице пошел дождь. В комнате зажгли лампу. Порывы ветра то и дело стучали в окно. При тусклом свете керосиновой лампы видно было, как капли дождя катятся вниз по стеклу, точно темные жемчужины. Слышалось, как непрестанно скулят и скрипят оконные рамы.
Пишта кинул сперва строгий взгляд на окно: «Что за беспорядок?» Потом простил и дождю и ветру и мечтательно промолвил:
— Стекла плачут…
За окном была кромешная тьма. «Каково же сейчас на фронте, в окопах?» — подумала Анна Пюнкешти и погладила руку Терез Новак.