— Не спорь с ним, — шепнул Тибор Лайошу.
Лайош пожал плечами.
Ребята начали совещаться.
Решили подвернуть брюки Мартону и посмотреть рану. Для этого Мартон лег на живот. Нога так опухла, что и без того узкая брючина застряла. Тогда стали сверху стаскивать штаны. Мартон протестовал. Подвернуть брюки — это еще куда ни шло, но снимать их?.. Ему было стыдно, что с ним обращаются, как с ребенком… Да и вообще… не надо!
Как ни осторожно тянули брюки, все-таки коснулись раны, и Мартон застонал от боли. Но влажный воздух подействовал благотворно, словно воздушный компресс.
— Очень хорошо… приятно… помогает…
Кожа на бедре у мальчика натянулась, алело пятно величиной в две ладони. Казалось, стоит только коснуться его, как оно лопнет и вот тут-то и наскочит беда на беду.
— Домой пойдем? — спросил Мартон.
— Домой, конечно, домой, — ответил Тибор и осторожно, робко, едва касаясь опухоли, провел по ней пальцем. Опухоль была такой горячей, словно под нею угли пылали.
Покуда Лайош не видел раны, он не верил, что дело серьезное, — инстинктивно протестовал против того, что все занимаются Мартоном, что и посмеяться нельзя над его провалившимся планом, нельзя упрекнуть за то, что ночью пришлось страдать от холода, а вчера днем — от разных других лишений. У Лайоша чуть было не сорвалось с языка: «Да бросьте вы! Пустяки какие!»
Но вид опухоли напугал и его, и, быть может, даже больше, чем остальных. Однако он тут же повернул все на самого себя. Что, если б в него выстрелили? И Лайош невольно дотронулся до своей ноги, будто желая убедиться, цела ли она. Погладил брюки, словно это благодаря им нога и осталась невредимой.
— По крайней мере кончится эта бесплатная чепуха, — выпалил вдруг Лайош и тотчас почувствовал, что не надо было этого говорить.
Мартон поднял глаза на Лайоша.
— Очень прошу тебя… — сказал он с болью в голосе, — очень прошу тебя… Это пройдет… А то — как раз не чепуха…
Лайош не стал перечить, и Мартон сам сказал:
— Домой пойдем! — и замолк. А так как для него не было ничего страшнее поражения, добавил: — В другой раз лучше сделаем… Я не мог этого предвидеть… — И глянул на Тибора. — Ты не сердись, Тибор, — сказал он строго и насупил брови. Мартон досадовал на себя за то, что так ослабел. — Больно? — еще строже спросил он Тибора.
— Что?
— Да на лбу… Рана… От камешка…
— Не больно.
Издали, из-за деревьев леса, послышалась песня, сперва тихо, потом все громче, веселей, и понеслась прямо к ним.
— Эй гой, прекраснее всего воля!
Мартон рассмеялся лихорадочно, звонко и страстно, как не смеялся еще никогда.