Один человек, который в 1930 году прибыл
из Николаевска-на-Амуре,
Будучи спрошен в Москве, как там у них дела,
Ответил: «Откуда могу я знать?
Моя поездка длилась шесть недель,
А за шесть недель все изменилось там!»
Эти строки Брехта, понятно, к росту цен не относились. Впрочем, применительно к иностранным инженерам и рабочим «советское правительство проявило щедрость. Для их исключительного пользования, – пишет Литтлпейдж, – была создана сеть закрытых распределителей с наилучшими продуктами, одеждой и предметами домашнего обихода, включая импортные товары, которых в то время больше нигде в России было не достать. …В этих новых магазинах они не только спасались от засасывающей трясины инфляции, но были в состоянии извлечь выгоду, при известной недобросовестности перепродавая инснабовскую продукцию своим российским коллегам».
На страницах его книги разбросано множество интереснейших бытовых деталей. «С 1928 года, с того дня, как, приехав в Москву, я не мог найти такси, и до отъезда из России летом 1937 года меня поглощала непрерывная борьба, чтобы добиться транспорта от русских…
Я никогда не мог понять, в чем смысл: привезти иностранного инженера в Россию, платить ему большое жалованье в иностранной валюте, а затем заставлять его тратить целые дни и недели, потому что он не может достать билетов на поезд».
В том же 1928 году на тот же Белорусский вокзал прибыл итальянец Гвидо Пуччо. «Значит, берем автомобиль. И тут надо быть внимательным. В Москве их три вида: это государственные такси, частные такси и машины без таксометра. Государственные такси стоят менее всего и посему неуловимы. Вспоминается феникс: все говорят, что он существует, а где – неизвестно. Более всего тут пошарпанных машин вовсе без таксометра. Когда вы в них садитесь (избежать этого средства трудно), начинается затяжной и оживленный торг, так как теперь от вас требуют конкретных сумм. Одна краткая поездка стоит не менее 30 лир, а если имеете багаж, надо доплачивать. В итоге расстояние, за которое вы в Италии платите 7–8 лир, тут обходится в 50».
Наиболее интересные страницы книги Джона Литтлпейджа посвящены сравнению советской организации труда с американской. На Аляске, где он работал до приезда в СССР, «было мало инструкций, но те, что были, тщательно соблюдались. В России инструкций в сотни раз больше, но инженеры, мастера и сами рабочие очень небрежно их выполняют».
Вот что Литтлпейдж рассказывает об одном из важнейших медных месторождений на Северном Урале. «Семь первоклассных американских горных инженеров, с очень высоким жалованьем, были назначены сюда. Любой из них, если бы ему была предоставлена такая возможность, мог бы привести это месторождение в порядок за несколько недель. Но… их рекомендации игнорировали; работать им не давали; они не могли сообщить свои мысли русским инженерам, не зная языка и не имея компетентных переводчиков. Им настолько опротивела такая ситуация, что они занимались исключительно функционированием «американского пансиона». Дорогостоящие инженеры, так сильно необходимые России в то время, по очереди брали на себя роли бухгалтеров, управдомов, снабженцев для небольшого дома со столовой – вот и все, чем они занимались. Должен сказать, что их способности дали необычайный эффект, пусть в пределах этой узкой области; никогда я не встречал в России лучшего пансиона».