Последний аргумент был беспроигрышным. Фейхтвангера нацисты выдавили в эмиграцию, лишили гражданства. В Берлине, в виду университетской библиотеки студенты жгли, вместе с книгами Ремарка и Брехта, его «антинемецкие» романы. Проходя по Бебельплац в наши дни, можно увидеть сделанные в память о тех днях уходящие под стеклянную мостовую пустые стеллажи, и рядом, под ногами, слова Генриха Гейне: «Там, где сжигают книги, в конце концов будут сжигать людей». В 1936 году их еще не сжигали, но преследовать евреев уже начали. Андре Жид, в отличие от Фейхтвангера, евреем не был. Он тоже ненавидел фашизм, но, вероятно, не считал, что цель оправдывает такое средство борьбы с ним, как ложь.
Андре Жиду не нравилось «единомыслие», одобряемое его оппонентом. «В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение». Впрочем, и на это у Фейхтвангера нашелся ответ (в «Москве, 1937»): «Когда говоришь с одним русским, – сказано у Жида, – говоришь со всеми. В этих утверждениях есть крупинка правды. …Если, однако, присмотреться поближе, то окажется, что весь этот пресловутый “конформизм” сводится к трем пунктам, а именно: к общности мнений по вопросу об основных принципах коммунизма, к всеобщей любви к Советскому Союзу и к разделяемой всеми уверенности, что в недалеком будущем Советский Союз станет самой счастливой и самой сильной страной в мире».