Ну и, наконец, на закуску, на вырубке на оружейника упала высоченная сосна. И если бы на её пути не встал ствол другого дерева, царапинами бы он не отделался.
Три опасных ситуации, угрожающих жизни моего нового друга, и все три заканчиваются пшиком. Причём никак не его стараниями.
Так не бывает! А значит… значит и опасности эти далеко не столь серьёзные, как кажется на первый взгляд. Скорее они послание или предупреждение. Вот только каков их смысл? В то, что от Салина хотят таким образом заставить смирить гордыню и пойти на поклон к "ночным", я не верил. Интуиция советовала посмотреть поглубже!
Впрочем, вопрос: "А что ворам и бандитам, собственно, надо от господина Гильбрана?", я всё же задал. И получил в ответ лишь оценивающий взгляд, словно Салин примеривался куда получше вогнать клинок, и короткое: "Мой род в опале, а я был в нём оружейником!". Вот и понимай как знаешь. То ли он так накуролесил в своей должности, что хвост из желающих поквитаться тянется за ним аж на каторгу, то ли был допущен к тайнам, за обладание которыми люди готовы пойти на многое, даже на сотрудничество с "братьями".
Увы, разбираться в тайнах напарника не было ни времени, ни сил. Особенно после того, как его недоброжелатели взялись и за меня. Для разнообразия начав не с нападок со стороны главарей "ночных", а подключив официальную власть в лице лагерного начальства. Аккурат перед обедом меня под конвоем отвели к старшему надзирателю, где пришлось провести два не самых лучших в жизни часа.
Жёлтый от злости мерзавец жаждал от меня признания во всех смертных грехах и обязательства "уведомлять его обо всех нарушениях распорядка". Задавал и вопросы о Салине. Не рассказывал ли о себе чего-нибудь интересного, не делился ли воспоминаниями о вольной жизни, не хвастался ли своими преступлениями?
Отрицательные ответы надзирателя закономерно не порадовали, и сразу после "беседы" меня проводили в карцер. Всего на сутки, но и этого хватило, чтобы желание сбежать ещё больше окрепло и стало восприниматься как первоочередная надобность...
Неожиданным сюрпризом сразу после выхода из "холодной" стал ожидающий меня у входа в барак малознакомый "ночной". В то время, как все остальные горбатились на вырубке, мерзавец преспокойно сидел на лавке и щурился на солнце. И до меня ему словно бы и дела никакого не было. Я даже понадеялся, что удастся спокойно пройти мимо. Уже потянулся к дверной ручке, как он вдруг сказал:
— Лангфор, не хочешь рассказать, что за шашни ты с этим Салином крутишь?
И ведь, подлец, даже голову в мою сторону не повернул. Даром, что рожа клеймёная, а спеси и наглости как у короля. Остро захотелось вмазать гаду от души, но неизбежные последствия в который раз заставили смирить нрав.