Он уже знал, что там, на вершине, в непроницаемой тени старого баньяна, его ждут и взволнованно готовятся к скорой встрече. И лишь чувство долга заставило его вернуться в сырость и смрад пещеры, чтобы навсегда попрощаться со спутниками.
Проводив Макдональда, Смит и Валенти начали деловито собираться в дорогу. Оказавшись вскоре на площадке, профессор закрылся от солнца рукой. За мускатными рощами, за рекой с ее водопадами и лотосовыми старицами, за горой, накрытой одиноким баньяном, многоствольным, как лес, Валенти увидел пять заснеженных пиков.
Это была великая Канченджунга[38] и где-то там, у подошвы, окутанной клубами желто-зеленых паров, скрывался вход в заповедную страну. Серебристо-серый титановый шар с неуловимым голубоватым отливом бесшумно скользил в завороженной тишине.
— Это сур, — с мимолетной улыбкой пояснил Валенти, направив бинокль на ядовитое облако. — Он охраняет Шамбалу.
— Вот как! — безучастно ответил Смит.
Еще совсем недавно одно лишь упоминание о таинственной стране ввергало его в лихорадку догадок, но теперь он и так знал все, что должен был знать, не испытывая потребности делиться с другими. Прежняя жизнь окончательно померкла, а вместе с нею умерло любопытство.
— Я уверен, что мы сумеем одолеть эту последнюю преграду! — сдерживая радость, профессор с нарочитой медлительностью убрал бинокль.
— Да сопутствует вам удача, Том, — Смит ободряюще сомкнул пальцы кольцом. — Уверен, что все будет о’кей.
— Разве вы меня покидаете? — Валенти разом увял. — Но почему, Роберто?
— Так надо, мой добрый учитель. Мы расстанемся с вами вон у той лесенки… Видите? Она вся усыпана белым цветом.
— Я найду вас там на обратном пути? — с нажимом спросил Валенти, заглянув Смиту в глаза.
— Не знаю, — Смит отвел взгляд. — Попробуйте…
— Что ж, пойду один. Я должен узнать, что там, и я узнаю.
— Меня тоже постоянно подгоняло беспокойное чувство долга. Но теперь, Том, я окончательно понял, что никому ничего не должен. Даже себе самому.
— И не почувствовали себя беднее?
— Беднее? Вы шутите, Том! Я сделался нищим, обобранным до последней нитки!.. Но это подарило мне удивительную свободу.
— Тогда прощайте, дружище. Мне нечего вам больше сказать.
— Прощайте, синьор!
Они обнялись, постояли, приникнув друг к другу с минуту, и разошлись, ибо для каждого нашлась своя ниспадающая тропа.