Кошка до вторника (Лаврова) - страница 33

Она спрыснула из двух бутылок то, что осталось от наполовину испарившегося Водяного, потом накапала несколько капель из бутылки Лешего.

Водяной чихнул и сел.

— Что это я весь в облепихе? — спросил он. — Ты же знаешь, старая, что я облепиху терпеть не могу. А ты, Русалка, что тут делаешь? Шла бы свои механизмы чистить. Мне сейчас сон приснился, что у тебя вместо носа винт, вместо рта — шайба, а вместо ушей — шестерёнки, причём вращающиеся.

— И зачем мы тебя, паразита, оживляли! — обрадованно закричала Русалка. — Ах ты изверг безмозглый, тиной отравленный!

И она нежно обняла Водяного. Все радовались их примирению, а Кощей отвёл Лёшку в сторонку и спросил:

— По секрету, если можно. Когда вы нас всех в убийцы записывали, то сказали, что Бэзил вне подозрений. Хотя у него и мотив, и возможность для убийства были. Почему? Он что, ваш тайный агент?

— Да нет, — отмахнулся Лёшка. — Какой там агент. Просто он мне дал честное слово, что не убивал.

— И всё? — поразился Кощей.

— А разве этого мало? — спросил Лёшка.

Шёл снег. Он это делал давно и прекращать, похоже, не собирался. Было ещё совсем рано и темно. Сердито шевеля рогами, из парка выползали заспанные троллейбусы. Привидения, возвращающиеся с ночной смены, сталкивались друг с другом в пелене снегопада. Пролетела на метле запоздавшая ведьма, чуть не врезалась в телебашню. Видимость была плохая, машины ехали с включёнными фарами, а у привидений и ведьм фар не было, и они всё время на что-нибудь натыкались. От этого у них иногда бывали неприятности с милиционером Алёшиным из дорожно-транспортной службы. Алёшин верил в ведьм и привидения и всегда их штрафовал за нарушение чего-нибудь. Остальные в потусторонние силы не верили и не приставали. Поэтому все привидения в городе очень не любили милиционера Алёшина. Но уважали.

Словом, начинался самый обычный день.

— Бах-бабах!

Папа в ужасе отпрянул от уроненного им стула и угодил локтем в кастрюлю, стоявшую на плите. Кастрюля, повинуясь закону всемирного тяготения, устремилась вниз, папа поддал её тапком и подхватил уже у самого пола. Но крышка всё-таки свалилась и весело забренчала:

— Блям-блям-блям!

«Пора вставать», — подумала бабушка и проснулась. Она каждое утро пробуждалась от какого-нибудь папиного «бабаха». Папа поднимался на работу раньше всех и тихо, чтоб никого не побеспокоить, прокрадывался на кухню. Кухня была маленькая, а папа большой. Поэтому папа в ней не помещался и обязательно натыкался на что-нибудь увесистое. Оно падало с громким «бабахом», и это был сигнал для бабушки, что пора всех будить, кормить, одевать и выпихивать из дому. Тридцать-сорок минут в доме царил бедлам с вырыванием друг у друга носков и швырянием стаканов и портфелей. Потом наступала благословенная тишина: папа убегал на работу, мама — на лекции, близнецы Ева и Антон — в школу. У бабушки оставалось несколько минут покоя до пробуждения Митяя.