Я ничего не поняла, кроме того что речь не идет о семичасовом рабочем дне. А как с выходными?
— Выходные — наши лучшие дни, — удивленно взмахнул бровями мой новый хозяин. — Только тогда и идет торговля.
— И как я доберусь ночью до яхты?
Сросшиеся на переносице брови сербо-турка опять полезли вверх.
— Она живет у меня, — буркнул Женя.
— Переедет ко мне, — сообщил ему Кароль, засунул руки в карманы и принялся перекатываться с носка на каблук.
Вот это уж фиг. Я ничего не имела против того, чтобы разделить каюту с фригидным атлетом. Но балканские страсти исключались. Лучше вернуться в Петах-Тикву.
— Не переедет, — лениво ответил Женя, предварительно взглянув на меня и оценив ситуацию. Он не стал менять позы, но бицепсы дрогнули, и шея напряглась.
— Ну-ну! — осклабился Кароль. Неумелая улыбка тут же облупилась, открыв закушенные губы. — Ладно, — сказал он после минутного раздумья. — Твоя так твоя. Мы у своих не одалживаемся. Пошли ко мне, выпьем кофейку.
Они пошли вперед. А я вдруг поняла, что меня (меня!) только что разыграли на кону, как какую-нибудь маруху в малине. И что теперь делать? Идти за ними? Дать деру? Я влипла черт-те во что, помоги мне еврейский Бог и алтайский шаман. С другой стороны, работа неплохая, почти по специальности. А с Женькой этим еще надо сообразить. Заступился все ж, поиграл бицепсами. А нас, баб, хлебом не корми, дай посмотреть, как олешки из-за нашей особы рогами сцепятся. Может, не такой уж и замороженный. В умелых руках оттает.
И я пошла за ними, стараясь не трусить.
Ах, какой дом отхватил и отгрохал себе подполковник! Ну, отхватил же, потому что давали эти дома за большие заслуги и сравнительно небольшие деньги. Но были дома развалюхами, тут уж кто во что горазд оказался. А Кароль явно обладал большими талантами и немалыми возможностями. Мы прошли сквозь несколько помещений, которые комнатами грех было назвать. Нечто этакое, вытянутое в высоту на два этажа, богатое лестницами и приступочками, галереями и антресолями. Где штукатурка, где каменная кладка, где и вовсе громадные булыжники, притертые каменотесом по средневековому образцу. На стенах дьявольские африканские маски, копья, луки, сабли, картины и ковры. А на приступочках, ступенях и антресолях — кратеры, амфоры и даже мраморные торсы. Не Пракситель их ваял, но работы вроде подлинные и, если не музейные, то по крайней мере дворцовые.
Залезли мы на самую верхотуру, на галерею под потолком, откуда дом виделся отрогами. Там и расположились в удобных креслах с бархатной обивкой и кистями. Погрузили спины в подушки, обитые полосатой дамасской тканью, и занялись приготовлением кофе. Варили его в маленьких джезвах, поставленных в гигантскую медную посудину, наполненную песком. А что там горело под этой посудиной: уголь, дрова или что еще — не разобрала. Оно внутри огромного каменного жернова горело. И как втащили этот жернов на верхотуру — значения не имеет. И зачем он тут, этот жернов, неважно. Фиолетовый морок меня не обманул. Я попала во что-то ненормальное, и мне это понравилось.