Поехала сначала в Беэр-Шеву, решив, что, если место позовет, я Мишку как-нибудь уболтаю переехать. Но место не позвало. Более того, по сравнению с ним даже наша Щель показалась привлекательной. Побродила по пыльному скучному городку, лишенному достопримечательностей, и отправилась на автобусе в пустыню. Тогда наша пустыня тянулась до самой Африки, до Суэцкого канала. Много ее у нас было. Тоже ведь своего рода море, песок кочует волнами, тишина, даль… Только пустыня меня сразу оттолкнула. Хоть и красивым показался сверкающий мириадами слюдяных вкраплений ребристый пол, пусть и вызвали удивление розоватые стены-отроги, по которым сказочно разливался невнимательный лунный свет, но душа на все эти красоты не отозвалась. Акриды и пески, жара и несложная игра теней — это не для меня. Не пустынный я человек. Нет во мне страсти к одиночеству и эстетическому минимализму.
Следующий бросок — в Иерусалим. Куда же еще? Но не отозвалась душа и на иерусалимский призыв. Старый город показался скоплением камня и людей, не имеющих между собой ничего общего. Да и стенка эта… ну, стена… не прошибло. Я даже поленилась засунуть в щель между камнями заранее заготовленную записочку. А уж пестрый арабский базар, пахнущий козами, и церкви, втиснутые между домами… He-а… Новостройки, те и вовсе ни в какие ворота! Ни одного гармоничного здания, ни одной с умом затеянной и выполненной постройки. А лачуги! А чахлая зелень! Вверх и вниз, вверх и вниз. Словно наломали, накрошили камень и глину, а потом приделали окна и двери, так и живи. Нет! Не мое это, вот хоть ты тресни!
Впрочем, с Иерусалимом дело обстоит непросто. Подъезжаешь к нему, взбираешься, ползешь, преклонив главу, а он тем временем проявляется в небесах, медленно опускается на землю, приседает на мощные лапы и не то чтобы рычит, но всем своим видом показывает: вались в ноги, козявка! Большинство подчиняется, сюсюкает, бьет себя перстами в грудь. Даже заболевают, бывает, иерусалимским синдромом, обнаруживают в себе нежданный дар пророчества и принимаются выть Иеремией.
Свят, свят, град, град… небесный и земной с заварным кремом из камней и облаков между ними. Будьте ласка, положите мне кусочек этого дивного блюда на тарелочку с голубой каемочкой! И никуда от этого восторга перед святостью места не денешься.
Вот и я тащила бренные кости по замусоренным кишкам иерусалимских улиц, восторгалась чему-то и тут же себя одергивала — ну, не о чем слезы лить! Нет вокруг никакой такой неземной красы. Хуже того — не на чем глаз остановить!
А он, глаз, все равно подергивался влажной дымкой, словно перед ним покадили едким дымом. И тут кто-то кидается мне на шею. А после короткого замешательства выясняется, что это Лилька. Мы с ней подрабатывали экскурсиями в Павловске и Царском Селе. И какая же она там была патриотка Питера! Ах, ах! Старички-пенсионеры уходили с ее экскурсий помолодевшими, а девицы прямо от нее бежали поступать на искусствоведческий факультет. И вот — такая неожиданная встреча! А Лилька даже удивиться не позволила, тут же затарахтела: