С пренебрежением (и без всякой логики) санитарный инспектор заметил: в городе осталось так мало населения, что им нечего терять.
Она не обращала внимания на выпады.
Справедливости ради, женщине-врачу действительно было непросто. Поэтому она купила и научилась водить автомобиль, и тяжёлый докторский саквояж больше не нужно было всё время носить в руках. Она могла приехать куда угодно. Оказывалась у больного быстрее, чем другие врачи, за которыми посылали экипаж. Тщательно следовала гигиене и тем более никогда не позволила бы себе пить, как это делали многие коллеги, включая женский обслуживающий персонал. Старалась быть одинаково доброжелательной со всеми, ни в коем случае не опускаться до сплетен, и твёрдо держалась в стороне от городских дрязг.
Дело, прежде всего и только дело. Как можно этого не понимать?
Кроме того, она считала недопустимыми плоские, глупые, панибратские шутки, которые позволяли себе некоторые врачи.
Уважение, достоинство, внимательность – как можно быть врачом без всего этого?
Если кто-то здесь странный, то не она.
Да, врачи почти бессильны против испанки. Больше половины жителей страны болели этим новым гриппом и ещё никогда не было столько смертей. Но это не значит, что можно сдаться. Она уговаривала пациентов и беседовала с их домашними. Объясняла, что следует не позволять себе паники, выполнять все предписания Службы Здоровья, тщательно мыть руки, не переставать мыться целиком, как это делалось обычно во время болезни, а наоборот: постараться как можно чаще делать водные процедуры. Настаивала на важности постоянного проветривания помещений и просила по возможности держать открытыми окна в комнатах больных. Напоминала, что нужно обрабатывать хлорной известью ванные и уборные и ежедневно мыть полы со щёлоком или карболовой кислотой.
Нет, спокойно повторяла она раз за разом, нет, это не бессмысленно.
Рука её была неповоротливой в толстой автомобильной перчатке, но всё-таки добралась под шерстяным клетчатым шарфом за наглухо застёгнутый воротник твидового пальто. Нагрудные часы показывали четверть первого.
Два тусклых луча ацетиленовых фонарей «Форда-Т» разрезали темноту.
* * *
В тот раз – в Сан-Диего почти десять лет назад, когда она примчалась вот так же, ночью – он почти не разглядел её лица: тень от козырька шофёрского кепи оставляла видимыми только упрямый подбородок, странно чистый для парня, который плохо скрывал длинный белый шарф (тоже странно чистый), прямой нос и решительный рот.
Сейчас он видел только внимательные глаза над медицинской маской. Руками в резиновых перчатках она заставила его поднять голову, прощупала горло, потрогала за ушами. Достала стетоскоп.