– Как ветром сдуло, – доложила она, вернувшись с вымытым тазом. – И если он ещё раз сунет сюда свой длинный нос, я спрошу, как поживает его мягкое место. Я буду допытываться!
– Спасибо, миссис Христодопуло, – с благодарностью сказал Джейк Саммерс. – Что бы мы без вас делали.
– Не за что. Покажите вашу руку. Давайте-ка, ещё раз смажу йодом. Не надо было давать вам нож, доктор Бэнкс сживёт меня со свету, если узнает.
– Ну, мы же договорились. Я ей скажу, что стул укусил меня за палец, когда я опёрся на сиденье, чтобы встать. Он стоял в том углу. Я нечаянно пнул куда-то туда шлёпанец, когда пытался надеть. Вы забрали у меня стул, протёрли щёлоком и унесли в гостиную. Не может же она помнить каждый стул.
Эта история была чистой правдой. С разницей, что случилась давно: в то далёкое время компаньоны ещё вдвоём занимали эту комнату.
– Я уже вам сказала: сами будете разбираться с доктором. Что за бесполезный тип этот ваш Роблин, а ещё такой уважаемый. Ведь ни у кого не хватает пороха поставить его на место.
– И не говорите. И не говорите.
– Вот что, молодой человек, замолвите за меня словечко перед своей хозяйкой. Она не одобрит, что я испортила её мебель. Это был стул из очень дорогого гарнитура. Гамбсовский.
– Не бежать же вам было за грузовиком.
– Не знаю, как вы ей объясните. Если Друзилла узнает, что я сделала, скоро весь город будет обсуждать, что я веду себя как какой-нибудь цирковой метатель ножей.
– Да-да, и лупите по ножам обухом топора, как какой-нибудь дровосек.
Старая дама закончила обрабатывать его палец йодом, помогла больному снять взмокшую рубаху, протёрла его торс мокрым и холодным полотенцем и натянула на него свежую рубаху, тоже взятую из гардероба мисс Дэрроу.
– Поставлю стул обратно в чулан вместо того, пока на него не сел ещё кто-нибудь. Может, Друзилла и не заметит. Подумаешь, стул из буфетной. А то не удивлюсь, если рано или поздно договорятся до того, что я швыряю топоры, как какой-нибудь Чингачгук!
Саммерс дорого заплатил за подкуп старой дамы, хотя торговался, как старый Фрейшнер. Не потому, что был капризным, в такой ситуации это просто глупо. Но две столовых ложки мякоти алоэ с оливковым маслом и мёдом четырежды в день! И вот уже неделю он совершал этот подвиг. Который ему сейчас предстояло повторить.
Он открыл маленькую банку с отвратительным зельем. Воткнул ложку в плотную клейкую массу, как какой-нибудь дегтярь.
И застыл.
– А ну-ка! – потребовала миссис Христодопуло. – Кто у нас послушный мальчик? И, пожалуйста, без нытья.
Коммерсант тяжко вздохнул. Зелье было таким горьким, таким жирным и таким сладким одновременно, что даже почти исчезнувший всё-таки вкус не помог: и правда, легче выброситься из окна. С другой стороны, это лучше, чем четыре инъекции салипирина в день (которых теперь осталось две). Или, – он превозмог себя и съел вторую ложку зелья, – не лучше?