– Ах, вы поистине возвращаете меня к жизни, вот, послушайте ещё – думаю, вы тотчас поймёте, что к чему:
«– Нет, – повторила Мари, – ещё неделю назад вы были для меня лишь любезным незнакомцем, так что я могла без стеснения отдаваться моей слабости к шампанскому, но нынче я его больше не люблю и предпочитаю ключевую воду. – Склонившись к нему, она добавила: – Спасибо!»
– Да-да, чрезвычайно выразительно, – сказал я Ларенсе, – удивительный роман, не сомневаюсь, вас ждёт оглушительный успех.
Он рассказал мне тогда, что до моего появления прочёл те же страницы Розине Отрюш, и она их живо и искренне хвалила.
– Как и ваше, её мнение для меня чрезвычайно ценно, – добавил он, – я считаю г-жу Отрюш не только утончённой, но и на редкость умной женщиной.
Действительно, поддержал я, разбрасываться такими мнениями негоже.
Забежав на минутку в «Карлтон» переодеться – но не сообщая об этом Розине, – я отправился к офицерам в отель «Серафим» (слывший в тех краях уютным семейным пансионом); второй этаж был там отведён исключительно для курильщиков опия, обитатели первого и третьего могли в итоге наслаждаться дивным покоем.
Всё прошло согласно заведённому ритуалу, избавлю читателей от описаний того, что им и так хорошо известно; утром я первым поднялся с азиатских циновок, на которых, признаться, выспаться как следует мне не удалось, и вышел подышать свежим морским воздухом. Я долго сидел на террасе, наблюдая за набегавшими волнами; меня позабавило, как вскоре один за другим на солнце стали выползать прочие курильщики в длинных восточных робах – возвращаться к дневному распорядку они явно были не готовы! Вставший ни свет ни заря англичанин, сбитый с толку их костюмами, вынул изо рта традиционную трубку и попросил моего друга капитана Муляра принести чай и тосты с маслом и джемом!..
Офицеры предложили мне пообедать вместе, я с радостью согласился и, забрав машину, вновь встретился с ними около полудня.
Обед вышел[109] изысканным и одухотворённым, и в какой-то момент беседа перешла на кубизм и дада. Юный мичман[110] с мрачным и глубоким взглядом попросил разъяснить, «что такое кубизм и кто его изобрёл».
– Бог, – сказал я.
Похоже, мой ответ его покоробил:
– Бог?
– Бог, то есть вы сам, если угодно.
– Полно вам, что за «дадаистские» рассуждения! Есть ли какая-то разница между кубистами и дадаистами?
– Не знаю, возможно.
– Право слово, довольно насмешек, объясните толком.
Он решил, что загнал меня в угол, – я же почувствовал, что разговор незаметно скатывается к казарменной «дедовщине», и решил не сдаваться: