Моряки – загорелые, осанистые, в мундирах с иголочки – говорили громко, и им, казалось, было тесно в душном зале ресторана. Лётчики же, в смокингах или простых костюмах, выглядели измождёнными и нервными, ни от одного из них не исходило то впечатление спокойной силы, которое производят обычно люди спортивного склада и в особенности те, кто по роду службы во флоте регулярно сталкивается с бушующей стихией!
Я вскоре разделил их на две категории – любителей женщин и любителей наркотиков! Признаюсь, милее мне были последние.
Оставив мундирам танцы и флирт, я предложил второй группе сегодня же вечером покурить опия. Сам я уже давно не предаюсь такого рода занятиям, но порой так приятно окунуться в атмосферу, которую создаёт приятно ложащаяся в руку трубка, вновь вкусить очарование тех ночей, когда все тяготы и заботы жизни остаются за порогом.
Как признались мне некоторые офицеры, из предосторожности они захватили с собой в Канны «всё необходимое», чтобы, опоздав на последний поезд, не остаться без любимого вечернего времяпрепровождения!
Я сказал, что мне надо на мгновение вернуться к графине Трипль, но я дам им знать, как только мы сможем убраться отсюда восвояси. За нашим столиком, однако, я обнаружил Клода Ларенсе, бледного и взвинченного, который вновь принялся упрашивать, даже умолять меня дать ему дочитать роман: он был настолько подавлен, что намеревался уже начать всю работу сначала, и ему надо сегодня же вечером услышать моё мнение. Я сдался[107] и, обернувшись к Розине, предложил ей не ждать меня и возвращаться одной: она давно уже жаловалась на усталость. Ларенсе надо было излиться[108], и кто знает, когда я смогу вырваться на свободу! Я предупредил также моих друзей, что присоединюсь к ним позднее в условленном отеле.
Романист утянул меня к стойке бара, где нас уже ждали два виски, и раскрыл свою рукопись на не дававшем ему покоя пассаже:
В этом состоянии столь экспрессивного оживления и едва сдерживаемого возбуждения Мари была поистине прекрасна. Её личико, и так чудо как хорошенькое в озарении случайной улыбки, начинало сиять несравненной красотой, когда на нём сменялись выражения уязвлённости, возмущения, сожаления или страдания. Если Господь наделяет одно из своих творений даром нравиться, результат получается просто божественный.
– Что ж, вот и всё, – добавила она в заключение, – надеюсь, моё прошлое прольёт для вас хоть немного света на настоящее, и вы увидите его в не столь мрачных тонах.
– Прощайте, господа, – добавила она, махнув напоследок рукой.
– Послушайте, дорогой мой, но это же восхитительно, – сказал я изведённому тревогой бедняге, – как всё таинственно, ваша работа никого не оставит равнодушным!