Я оставил моих друзей их оттоманиям и в одиночку отправился в отель; на самом деле назавтра мне хотелось отправиться в путь пораньше.
Я с удовольствием вернулся в мой уютный «Берн». Раздеваясь, я вспомнил, что в кармане у меня лежали две новые страницы из труда Ларенсе. Чтобы не выслушивать их при встрече, я решил тотчас же ознакомиться с сим шедевром; страницы, как выяснилось, содержали стихотворение, вот оно:
АД
Врата небес распахнуты
Чтобы принять поэта
Ведь с последними ударами своего сердца
Он тянулся к Богу
У Парижа, кажется, лишь одно сердце
Стылое сердце столицы
Единственная серёжка
Которую моя любовница носит в пупке
Предчувствия порой печальны
Незыблемо лишь Милосердие
На тот раз мне действительно показалось, что эти строчки написал я сам; я сложил листок и положил его у камина – где он предсказуемо остался и после моего отъезда!
Стылое сердце столицы
Единственная серёжка
Которую моя любовница носила в пупке!
В течение всей обратной дороги, по ровным шоссе или тряской брусчатке, меняя спустившее колесо, я повторял эти строки, которые в итоге окончательно вывели меня из равновесия.
К воротам Парижа я доехал, мурлыча их себе под нос; тут мне пришлось выйти, чтобы заплатить подорожную; миновав шлагбаум, я решил произнести их опять – но не сумел вспомнить ни слова!
Любопытный случай, не правда ли? Ритм их вернулся ко мне лишь несколькими днями позже – в «Кларидже», после продолжительного сеанса в турецкой бане, когда взобравшийся на меня массажист-негр принялся усердно топтать мне брюхо ногами. Точно краска из сжатого тюбика, из меня выскочила та самая фраза:
Стылое сердце столицы
Единственная серёжка
Которую моя любовница носила в пупке!
В тот момент я вспомнил также, что в Париж, должно быть, давно вернулась и Розина Отрюш – и что она, наверное, ждала меня у себя.
На проспект Булонского леса я отправился в воскресенье, часам к четырём: моя подруга нежилась под балдахином своего ложа-камина, где, точно котелки над огнём, над ней нависали двое молодых людей. При моём появлении один из них церемонно привстал с кровати: я узнал боксёра Карпантье[126]; второй кивнул, едва оторвав взгляд от хозяйки, точно студент-политехник – от чертежа: это был молодой литератор, чей последний (и, говорят, автобиографический) роман «Ангел в полях» только что появился в продаже[127]. Своим на редкость посредственным видом он напоминал портрет Рембо на детской переводной картинке! Розина довольно прохладно осведомилась о моём самочувствии, полюбопытствовав также, с какой средней скоростью я добирался обратно в Париж, и иронично улыбнулась, когда я заверил её, что выжимал 95 км/ч от старта до финиша.