– Епископы только и ждут, как бы стянуть денег из-под замка.
Подошедшая ко мне очаровательная особа, ослепительная блондинка, сказала вполголоса:
– Все они одним миром мазаны, валят на других то, в чём боятся быть обвинены сами: поверьте мне на слово, я была любовницей трёх политиков; одного оказалось недостаточно, чтобы пристроить моего мужа замом госсекретаря по тюрьмам – тёпленькое местечко, он всё время в разъездах. Кстати, редчайший человек, мой благоверный: ему пришла в голову гениальная, поистине гениальная мысль[165] – учредить отличительный знак мерзавцев. Признайте, месье, куда полезнее в случае проблемы иметь возможность определить негодяя – будь то мошенник, убийца или фальшивомонетчик, – нежели создателя Подземного дворца или изобретателя телефонной линии, по которой рыба звонит, попавшись на крючок! Он предложил упразднить эшафот, каторгу и тюрьмы – заметьте, кристальной честности мужчина, ведь тем самым он оставался без работы. По вынесении приговора на нос осуждённому вечными чернилами наносят татуировку, форма и цвет которой зависят от преступления. Можно безо всяких опасений выпускать этих людей на волю, поскольку они становятся ходячими предупреждениями об опасности! Подумать только, какая экономия для государства! Мы даже отыскали фабриканта, который за более чем приемлемую сумму подписался поставлять нам краску всех необходимых оттенков; но, как всегда, вмешались высшие соображения, и проект положили под сукно; чтобы вознаградить мужа за хлопоты, его просто представили к Почётному легиону.
Помолчав немного, она добавила:
– Коммунистический режим во главе с королём – это было бы неплохо, вы не находите?
Одна из приглашённых направилась тем временем к фортепиано, и я почувствовал, что меня сейчас вырвет прямо в инструмент: нутро подсказало, что она собиралась исполнить произведение «современного и гениального» композитора. Словно прочитав мои мысли, девушка вернула в папку нотный лист, который держала в руке, и водрузила на пюпитр партитуру Кристине[166].
Вечер затягивался, подали вконец растаявший сорбет, и я улизнул по-английски в компании хозяйского сына, который беспокоился, что опоздает на свидание к дрессировщице из Нового цирка.
Я вернулся пешком, пройдя через Елисейские поля к площади Звезды, площади Республики и, наконец, Клиши – логичного завершения для подобного вечера[167]!
Когда я добрался до отеля «Берта», в номере меня ждала дивная женщина, заснувшая в компании крошечной собачонки. Её умудрённые нежность и доброта пленяли меня не в пример всем философическим рассуждениям тех, что мне довелось знать до неё