– Пока только звонил: сказал, будет после пяти, – отвечала она.
– Послушайте, вам непременно надо выйти за него замуж.
Та чуть не поперхнулась:
– Как можно такое говорить: вижу, вы меня ничуточки не любите!!!
– Речь сейчас не об этом, – не отступал я, – но любопытно, вместе с тем, что люди обычно начинают сомневаться в вашей привязанности именно в тот момент, когда печёшься об их благополучии.
Она помолчала некоторое время и ответила почти шёпотом:
– Ну, допустим, – но помилуйте, друг мой, он никогда на это не пойдёт, во мне еврейская кровь, а вся его семья – набожные католики!
– Если это – ваше единственное возражение, то никакой помехи я тут не вижу: я всё хорошенько обдумал и лично обговорю детали с Ларенсе.
– Но брак меня пугает, – запротестовала она, – я всегда так ценила свободу: думаете, из меня получится покорная жена?
– По возрасту вам давно пора под венец! Всякая пожившая на свете женщина в расцвете сил естественным образом подумывает о замужестве – и совершенно справедливо, это приятная и неутомительная развязка. Смотрите, вы поступили правильно – сначала надо срывать цветы удовольствия, а уж потом начинать поиски супруга: действовать наоборот просто чудовищно и противно здравому смыслу, это выдумки мужчин, тешащих свой тупой эгоизм. Мне давно известно, что вы – любовница Клода; да, вы уступили по доброте душевной: он жил один, жаловался на непонимание окружающих, а, к сожалению, нет ничего привлекательнее непризнанного литератора – даже при жизни.
Выходите за него, и ваша спасительная красота и полезные связи заменят ему несуществующий талант. Вы станете его признательной жертвой, и на какое-то время для счастья этого будет достаточно. Такое положение сулит вам обоим значительные преимущества, особенно если у Ларенсе хватит ума оставить незавершённым новый роман, который вы затем опубликуете! Да и потом, я не сомневаюсь, вы наверняка его любите… хотя что это меняет? Всё кончается, как в баккаре: крупье по очереди тянут вас на кладбище, сначала один, затем другой; погост – что банк для Господа Бога, который так вас любит – как и Ларенсе, кстати.
– Весёленькие рассуждения! Какой же вы сухарь…
– Знаю-знаю, о таких вещах думать не принято, а уж говорить и подавно. Настоящий ум, для которого всё и без слов понятно, – сродни болезни, страшнее не бывает. Помните беднягу Мартина Идена у Джека Лондона? Он любил жизнь, покуда был наивным простачком, а прозрев, бросился в море, чтобы не сорвать тот самый пресловутый банк! Так что решайтесь, выходите за томного красавчика Ларенсе; он беден, так что сможет жить у вас на содержании, не опасаясь за свою репутацию; вам, как я уже говорил, под силу разом сделать его знаменитым, открыть широкой публике. Наш с вами удел – не сцена, а кулисы, за которыми снуют только машинисты: мы узнаём актёров даже в гриме и видим насквозь все фокусы и трюки; публика же – великий простак, на несколько недель она уверует в Ларенсе, пока и того слава не выжмет до последней капли; если ему тогда вдруг захочется вновь вкусить радостей жизни, посоветуйте ему наклеить фальшивую бороду и сменить имя!