Висит на шесте и крутится
мазков бесцельное собранье,
безвмолвное содружество частей
на плоскости утраченной квадрата,
в несмелой охре распластав ладони,
садовник пятился давно.
Он поднимал гвоздику
и снова достигал настурцию.
Уменьем толстых пальцев его создал сундук,
просторный как ведро.
Надо мной гуляет женщина
прозрачней, чем из древней Турции,
обширнее небесной суеты.
Она сказала тихо:
«Меня создал петух».
Передо мной сидит бревенчатый Малевич
с вытянутыми руками,
весь обструганный.
Его холсты шуршавые,
его слова мужицкие,
напоминают запах.
Вы смотри́те у меня,
Юдин, Эндер и Стерлигов,
грызите подрамники вежливо,
от первого до 318-ого.
Они вас, незатейливых,
всему научат.
Грызите да приговаривайте:
от и дж
от и дв
от и дрь.
Ах уж эти времена
с такими большими и честными – дй,
поменьше – дж,
ещё меньше – дв,
совсем крошечными и уморительными
др и дзя.
Теперь со мною рядом
велосипедисты на кривых колёсах,
рыбак с чёрной рыбой за спиной.
И опять предо мной садовник,
он жуёт календарь науки,
плюётся некрасивыми буквами,
ругается историческим голосом
и говорит:
«Дырсенваль кр кф».
Вот какой у меня
знакомый художник.