— Чтобы ты вернулся домой. К жене.
— Зачем, если там мне не рады? — наконец в его голосе проскальзывают какие-то эмоции. Горечь. Злость. Тоска и страдание. Какой-то совершенно ужасный коктейль.
— Это не так. Катя погорячилась, да, кто ж спорит? Но она так не думает на самом деле.
— Серьёзно? А ведь как убедительно звучит!
— Это эмоции, — сглатываю. — Ты должен её понять. Ей нелегко приходится.
— Я должен понять… Ей нелегко приходится… Бла-бла, ничего нового, правда, Александра Ивановна? Мы это с вами слышали уже сто раз.
— Олег…
— Больные какие-то у нас отношения. Любовь, ненависть. Хоть книжку пиши. Ага. Мемуары.
— Вы могли бы попробовать ещё раз. Ей нельзя одной, как ты не понимаешь! Химия в самом разгаре. Прямо сейчас она должна быть сосредоточена на борьбе. На борьбе! А не на чём-то другом. И уж точно не на разводе. Или что ты ещё затеял.
— Я затеял? Именно я? А она, выходит, белая и пушистая?
— Нет. Она просто больная девочка. Которой страшно. Ты говорил, что успел её полюбить. Врал?
— Нет.
— Тогда стань для неё достойной опорой!
— А кем, по-вашему, я был для неё все эти годы?!
— Побудь ещё. Сходите к психологу, я не знаю… Может, он сможет ей помочь. К сексологу, если у Котьки какие-то проблемы по этой части. Я могу найти хорошего специалиста. Брошу клич среди подруг…
— Саша, у нас и в лучшее время всё было плохо, сейчас же… Я просто не верю, что это можно как-то решить. Чтобы Катя смогла преодолеть свой барьер, могут уйти годы. И да, ты, конечно, не хочешь этого слышать, но ведь вполне вероятно, что этих лет у нас попросту нет. Я не могу. Просто не могу так больше. Можешь считать меня слабаком, но я не вывожу это в одиночку, — Олег прячет лицо в ладони и с остервенением трёт лоб.
— Но ведь ты не один. М-мы м-можем д-держаться в-вместе.
— Да, как же. Выходи, Саш, я, пожалуй, поеду.
Красивые пальцы зятя ложатся на коробку передач. Он чуть поворачивает голову и с намёком на меня косится. Я зажмуриваюсь. Откидываюсь затылком на подголовник и, понимая, что ничего другого мне не остаётся, ровно интересуюсь:
— Даже если я соглашусь на твои условия?
— Это какие же?
— Ты знаешь. Пожалуйста, на заставляй меня их повторять.
Вот именно. У меня и так внутри одна за другой обрываются тонкие невесомые нити, из которых соткано полотно допустимого.
— Почему? Если тебе невыносимо даже просто говорить об этом, как ты планируешь действовать?
— Я не знаю!!! — ору так, что голос срывается. — Я просто не знаю… — последняя фраза тонет в громком всхлипе. Мне кажется, я слышу звук, с которым лопается мой хребет. Страшный хруст в ушах, который не перекрывают даже мои рыдания.