Илья кивнул. Нагнулся, чтобы обуть ботинки. Пошарил взглядом в поисках ложки для обуви, а наткнулся на темный взгляд сына. И его словно озарило! Не успев ничего обдумать, Илья осторожно погладил ребенка по голове и резким движением вырвал из совсем не по-детски густой шевелюры пару волосинок. Малыш и сообразить ничего не успел – так стремительно он двигался. Секундой спустя в тесный коридорчик вернулась и Надя. Странное чувство охватило Илью, когда он уходил.
=17=
Это странное чувство не покидало его и всю дорогу до дома. Будто сердце холодной рукой кто-то сжал. Будто он что-то неправильное сделал. Обычно Илья был в ладах с собой и теперь растерялся, не понимая, что происходит. Казалось бы, все было хорошо! За исключением явления нехорошего человека. О проведенном в компании сына и Нади вечере у него остались только самые приятные, светлые воспоминания, так почему же во рту горчит, как будто он сделал что-то неправильное? Илья только раз себя так чувствовал. В далекой юности. Когда у Альки Розенфельда отбил девчонку. Увел с собой. Но шансом не воспользовался. Противно стало. От самого себя противно. Илья тогда плюнул на все и пошел с Алькой мириться. Вместе они распили бутылочку какого-то ужасного портвейна, под конец вечера резюмировав, что все бабы – зло. И не стоят они крепкой мужицкой дружбы. На том и порешили. К слову, Алька быстро утешился, женившись на другой. Хорошей смешливой девушке. С тещей, конечно, ему повезло не так сильно, но поскольку стать Лизкиным мужем, не став ее маме зятем, Алька не мог, пришлось смириться.
- Ну, и где тебя носит? – сварливо спросила бабка, едва Илья переступил порог дома.
- Я ведь предупреждал, что задержусь.
- Предупреждал он! Двенадцатый час…
- Ладно-ладно. Не сердись. Я с Надей был. И, наверное, с сыном.
- Час от часу не легче. Нет, вы посмотрите на это, вэй! Уже наверное?
- Я не знаю… - Илья размотал шарф и принялся сбивчиво рассказывать Саре Соломоновне обо всем, что произошло. Во время повествования они каким-то образом плавно переместились в кухню, где бабка заварила терпкий насыщенный чай с бергамотом. Выслушав внука, женщина покачала головой и устало опустилась в старое кресло в рубчик, которое, казалось, стояло в этой кухне всегда.
Возраст сказывался. Восемьдесят второй год. Она не молодела. А уйти не могла. Как можно, когда единственный внук не пристроен?! Говорила ведь Ирке, что не пара ему та Алка, так дочь на своем стояла. И вот что теперь?! Умереть спокойно не дают. Всему их надо учить… Женщина тяжело вздохнула.